Гойда взялся за ручку двери машины и тут же отпустил ее, вынул из кармана телефон.

— Да, слушаю. Что? Сейчас? Занят. Скажи, что занят, а когда буду, то сам к ним зайду. И что? Так… Давай. В двух словах можно?

Гуров отошел в сторону и закурил. Здание, из которого они только что вышли, смотрелось нелепо на фоне новых жилых высоток. Сколько же лет этому кафе? Минимум тридцать или что-то около того. И почему же такое странное название? А сам домик стоит, наверное, лет уже сто, если не больше.

— Лев Иванович, мне нужно вернуться в прокуратуру, — оповестил Гурова Гойда, подходя ближе. — Не могут там без меня. И вот еще что: результаты экспертиз готовы. Не всех, но в общих чертах что-то представить уже можно. Записку Маковский писал сам, при этом он не торопился и не стрессовал, если судить по почерку.

— Да как они так быстро сделали-то? — чуть не подавился Гуров. — А вдруг какая ошибка? У нас трупу всего двое суток, а они там у себя в лаборатории уже определили, в каком состоянии он составлял последнее письмо?

— Я поднажал на них, Лев Иванович. В некоторых случаях иначе никак. Сейчас лето, и если кто-то из экспертов уйдет в отпуск, то результатов можно будет ждать ой как не скоро. Было такое, знаем. У них завал, а у нас простой. И не забывай, что результаты предварительные. Нужно подождать. Они тоже, знаешь, не волшебники.

— Итак, Маковский знает, что его жизнь может оборваться в любой момент, так? — предположил Гуров. — Но при этом он спокоен и не спеша набрасывает мне прощальное послание. Не думаю, что он относился к жизни настолько философски, что ходил вразвалочку и вообще не думал об опасности. Его что-то терзало, он ясно дал это понять. Он хотел предупредить меня, из-за этого и позвал. Почему же передумал в последний момент?

— Этого я не знаю, — ответил Гойда. — Он не совершал суицид, это мы уже выяснили. Плюс на полу гаража обнаружились следы, указывающие на то, что Маковского поместили в машину уже после его смерти. Ну и самое очевидное: пистолет на соседнем участке. Как бы Маковский его туда выбросил, если выстрел был смертельным?

— Да никакого суицида нет, это ежу понятно…

— Тебя не смутило то, что Татьяна рассказала о брате? — спросил Гойда. — Ничего странного не заметил?

— Если не учитывать тот факт, что бред вообще штука странная, то я тоже услышал нечто интересное. Брат Татьяны сказал, что сын собирается отомстить за отца.

— Только сына нам и не хватало, — проворчал Гойда и, отвернувшись, сплюнул в траву. — Пылища тут, ужас. Небось, от этой гробницы ветром нанесло.

Гойда и Гуров одновременно посмотрели на двухэтажный серый дом, с его нелепым разделением на две части, одна из которых была населена призраками. Да и другая, наверное, тоже.

— Галина Михайловна, клинический психолог, — представилась полная женщина в очках с толстыми стеклами. — Чем могу помочь?

— В вашем отделении недавно лечился Геннадий Пасквалев, — сказал Гуров. — Не припомните такого?

— Он не лечился, — мягко поправила женщина. — Ему оказывалась паллиативная помощь.

— Простите. Конечно. Я знаю разницу, — смутился Гуров.

— Ничего страшного. Скорее, это я веду себя дотошно.

— У вас найдется для меня несколько минут свободного времени? Главная медсестра сказала, что сейчас вы как раз свободны.

— Свободна, — подтвердила Галина Михайловна. — Можем выйти на территорию, если вы не против. У нас тут прекрасный парк, деревянные скамеечки и вообще все очень красиво.

Гуров согласился. Воздух в отделении хоть и был свежим, а больничный запах отсутствовал, но находиться в гостях у смерти было неловко. А смерть была тут везде. Она угадывалась в морских пейзажах на настенных картинах, чудилась в мерцании прямоугольных потолочных светильников, просачивалась сквозь оконные стекла солнечным светом и разговаривала разными человеческими голосами, доносившимися из глубины длинного светлого коридора.

— Вы идете?

Гуров очнулся и поспешил к Галине Михайловне. Она стояла возле лифта, сложив полные руки на животе, и с мягкой улыбкой смотрела на Гурова.

Они медленно двинулись по аллее, извивающейся по всему парку. Место для хосписа было великолепным, тихим, малолюдным даже за его пределами. Звуки стройки сюда не долетали, жилых домов поблизости также не было. Лишь изредка становилось слышно, как где-то проезжала машина.

— Я начала работать с Геной как раз незадолго до того, как его не стало, — сказала Галина Михайловна. — Примерно за пару месяцев до его смерти. Он уже не ходил, но любил прогулки. Мы с ним иногда тут бывали. Его вывозили на каталке, мы выбирали уютный уголок, и он рассказывал обо всем, о чем болела его душа. Гена прожил сложную жизнь и очень жалел об ошибках, которые совершил. Но я даже не знаю, имею ли право делиться с вами чужими секретами. Это же как нарушить тайну исповеди. Но я понимаю, что вы из полиции, а значит, мне придется.

— Совершенно верно, Галина Михайловна. Присядем?

Гуров заметил впереди пустующую скамейку, и Галина Михайловна согласилась сделать перерыв во время пешей прогулки.

— Что вы хотите знать? Только конкретно, — сразу обозначила она. — Мне скоро нужно будет возвращаться на работу.

— Прежде всего я хотел бы спросить о том, были ли у Геннадия дети.

— Ох, какая больная тема. Он очень переживал из-за того, что не смог оставить после себя наследников, — грустно ответила Галина Михайловна. — А он хотел, да. Очень хотел. В молодости у него была постоянная девушка, и он думал, что у них все получится. Но девушке, как позже выяснилось, нужна была уверенность в завтрашнем дне, которую Гена ей дать на тот момент не мог. Они прожили вместе какое-то время, а потом мирно разошлись. В течение всей жизни он так и не смог найти кого-то, с кем бы можно было завести семью. Были какие-то случайные связи, но не более. Все люди абсолютно разные, вы же понимаете. Кто-то спокойно идет по жизни один, ему никто не нужен. А другой ищет, но не находит. Даже не знаю, что больнее.

— Так. Значит, детей у Геннадия не имелось. Так и запишем, — резюмировал Гуров. — Скажите, у него были посетители?

Галина Михайловна взглянула на Гурова и поправила очки.

— Были. К нему иногда приходила его родная сестра. Слегка суровая, немногословная. Даже в