Я ему тогда закатила скандал. Он в ответ сказал, что доверяет мне, поэтому и поделился. Потому что я для него единственный близкий человек. Но я так и не поняла, почему он вдруг решил мне рассказать. Зачем? Чтобы я психовала?

— Потому что ты для него была единственным близким человеком, — прошептала Диана. — Что тут непонятного?

— Близких берегут, ты это понимаешь?! — Татьяна подалась к Диане, в ее голосе слышалась ярость. — А он обо мне не думал.

— Берег. По-своему, — спокойно ответила ей Диана. — Не заводись, Тань.

— И ты не злись, — уже более спокойным тоном попросила Татьяна. — День сегодня сложный, а мне еще работать. Да и у тебя не все дома. В прямом смысле.

На это Диана ничего не ответила.

— Когда Михаил Маковский познакомился с вашим братом, вы, случайно, не припоминаете? — спросил Гойда. — Когда примерно Геннадий начал упоминать его имя или что-то в этом роде?

— Год вам назвать? — удивилась Татьяна. — Конец двухтысячных. Да не помню я точно. В то время он уже иногда приводил к нам домой своих знакомых и Мишку однажды привел. Потом объяснил, что Мишка в прошлом мотал срок, но все это забыто и похоронено. Потом брат привел его в мое кафе, а позже мы и с Дианой познакомились.

Татьяна улыбнулась.

— Она пришла в фиолетовых джинсах, в белой кожаной куртке и пахла классными духами. Вся такая стильная, с серебряными ногтями в полкилометра. На меня взглянула — чуть не заморозила. Помнишь, Ди, как ты в свой первый вечер тут чуть не растянулась на мокром полу? Молчи. Вся спесь с нее сразу слетела. С тех пор когда она тут появлялась, то сразу обходила то место. А сейчас вот не обошла. Ты все забыла, Ди.

Женщины с пивом засобирались на выход. Гуров подсчитал, что они выпили не меньше трех кружек пенного, но при этом обе выглядели вполне адекватными. Женщины подошли к барной стойке и поставили на них свои сумочки.

— Сколько с нас, Танюш?

— За счет заведения, — ответила Татьяна.

— С ума сошла? — возмутилась одна из женщин. — Ну-ка? Сколько?

— Повторять не буду.

— Тогда вот. Это от нас подарок. Купи себе все, что захочешь.

На стойку легли три тысячные купюры.

— Жаль, что вы закрываетесь, — с жалостью в голосе произнесла одна из женщин. — Блин, тут было так круто…

— Спасибо.

— Счастливо, Танюш.

В зале никого не осталось, ни одного посетителя. Татьяна с грустью взглянула на пустые столики, там все еще оставалась посуда.

— Вот и все, — устало вздохнула она. — Осталось убрать за ними, а потом можно и вещи складывать.

— Мы так и будем ходить кругом да около? — беззлобно возмутился Гойда. — Татьяна, соберитесь. При всем уважении к вашему почившему бизнесу и к этому чудесному месту, но, может быть, мы продолжим?

— Ну не помню я, когда Генка познакомился с Мишкой! — раздраженно ответила Татьяна. — И что они делали вместе, я тоже…

Она осеклась.

— Продолжайте, — попросил Гуров. — Вы знали, что их связывало, не так ли?

Татьяна как-то грубовато вытерла рот ладонью и с вызовом взглянула на Гурова.

— В последний раз я была у брата за день до его смерти. Принесла ему сухарики со вкусом бекона, он их постоянно просил. Надо было чаще к нему приходить, но у меня не получалось из-за работы. В тот последний раз он рассказал мне о том, что Мишке Маковскому грозит опасность. Попросил его предупредить. Сказал, что сын собирается отомстить за отца. Если бы вы услышали такое от умирающего, то поверили бы ему? Я — нет. И не потому, что мне было плевать на Генкину просьбу, а потому, что он уже иногда бывал не в своем уме.

— О чьем сыне он говорил? У него есть дети?

— Нет у Генки детей. Я бы знала. Уверена, что нет. Он очень хотел стать отцом и вряд ли скрыл бы от меня наличие ребенка.

— Он больше ничего не говорил странного или непонятного? — спросил Гойда.

— Нес иногда чушь, но в тот раз все было очень осмысленно. Через минуту он уже забыл об этом. Метастазы в головном мозге превратили его разум в месиво. Он мог называть меня мамой, а потом требовал принести елочные игрушки, чтобы нарядить палату к Новому году. Ребят, ну серьезно, на дворе лето. Или вдруг заявлял, что женился. «Да когда же ты успел, Гена?» — спрашивала и в какой-то момент поняла, что мне в какой-то мере труднее, чем ему. Он-то живет в выдуманном мире, но в своем, он по-другому уже не может, а я должна видеть это его глазами, но вот не умею, не могу. Это ад. «Жена сейчас приедет, Таня. Мы еще со школы знакомы, не помнишь?» Ну какая жена, господи?

Она опустила голову и провела ладонью по столу, смахивая невидимые крошки.

— В каком хосписе находился ваш брат? — спросил Гойда.

— Да тут недалеко. Пешком дойти можно. Но зачем вам туда?

— Для протокола, нужно опросить персонал, — отрезал Гойда и посмотрел на Гурова: — Готов?

— Всегда готов.

— Стойте, — попросила Диана. — Я остаюсь. Помогу тут. Дел полно, она одна не справится.

Диана вопросительно взглянула на Татьяну.

— Фургон будет к шести вечера. Дел действительно много. Смотри сама, — только и сказала она. — От помощи не откажусь.

— И куда вы это всё денете? — Гуров осмотрел зал, полный мебели.

— Что-то заберу домой, а что-то выброшу. Может быть, продам или отвезу на склад. Придумаю. Это не проблема, — ответила Татьяна. — Здесь было мое место. А теперь его не будет. Ничего не останется. Здание не сносят только из-за меня, хотя предписание уже на руках. А я все тяну и тяну. Видели, наверное, что на другой половине творится? Вот и тут скоро одни обломки останутся. Подождите, я напишу адрес хосписа. Или так объясню. Как выходите, то сразу направо и вверх, там «Почта России» будет…

Гуров покидал кафе с ощущением тяжести на душе. Теперь, когда содержание предсмертной записки уже не казалось набором незнакомых имен и названий, оставалось самое сложное — понять, на что или на кого указывает его последнее в жизни Маковского послание. И почему бы ему не рассказать обо всем Гурову тогда, когда они сидели на балконе огромного дома и