Когда тот уходил из Дома на опушке, то скрывался в маленькой неглубокой пещере, которую Сильвен ни за что бы и не обнаружил, если бы не умница Тоби, папийон он там был на самом деле или нет. В пещере они нашли свёрток с одеждой. Тут были и штаны, и рубаха, и даже башмаки, в которых щеголял обычно незнакомый белобрысый парень. Тоби, ткнувшись носом в чужую одежду, вдруг вздыбил на загривке шерсть и зашелся в тонком, но злобном лае, словно обнаружил что-то очень неприятное или даже опасное.

Чужак в пещере не ночевал, только оставлял одежду. И было непонятно – в чём же он тогда уходит отсюда? Не голый же? Или у него тут был припрятан другой наряд? Но зачем тогда переодеваться? Всё непонятное пугало Сильвена, но он был не робкого десятка и решил непременно разобраться в происходящем.

Сильвен старательно обследовал все тропинки вокруг пещеры и к своему вящему изумлению понял: следы тут были человеческие и волчьи вперемежку. Словно приходил сюда крупный зверь, а уходил – человек, и наоборот. Причём туда, откуда приходил волк, – человек никогда не уходил. А вот к Дому на опушке всегда шёл человек и никогда – зверь.

Сильвен шёл по звериной тропе не меньше лье и вышел к глубокой балке, заросшей тёмной непролазной чащей. Прежде, чем идти дальше, надо было хорошенько подумать и подготовиться. Потому как мало ли что может случиться.

Прежде чем идти по звериной тропе, следовало несколько дней не есть острой и пряной пищи. Лучше всего вообще немного попоститься, тогда запах человеческого пота не будет таким резким и есть вероятность, что зверь его не учует. Потом следовало дождаться подходящего ветра, чтобы тот дул в сторону охотника, а не от него. Ну и подобрать хорошую экипировку, удобную обувь и не забыть про дёготь.

Через три дня, которые Сильвен не ел ничего, кроме пресных лепёшек, и не пил ничего, кроме родниковой воды, он решился пойти вдоль той самой балки. Шёл он аккуратно, с подветренной стороны, старательно не наступая на звериный след. В конце концов он вышел к одиноко стоящей избушке.

Несколько часов пролежал Сильвен в кустах, наблюдая за непонятно чьим жилищем, не обращая внимания ни на комаров, ни на муравьёв. Настоящий охотник и не такие трудности должен терпеть. И терпение его было вознаграждено.

По уже знакомой тропе вышел к избушке огромный белый волк. И тут же скрипнула дверь, обитая медными полосами, и на высоком крыльце показалась сгорбленная старуха. Она что-то прошамкала своим беззубым ртом и ласково потрепала зверя по морде. Тот махнул хвостом, как-то ловко перекинулся через голову и… Сильвен не поверил своим глазам – перед старухой стоял белобрысый чужак. Старуха засмеялась, хлопнула парня по голому животу и вынесла из домика штаны, сшитые из заячьих шкурок, и рубаху из серого грубого холста. Которую, видимо, сама и сшила. Они ещё немного поговорили о чём-то, а потом чужак подхватил на плечи мешок с чем-то тяжёлым и скрылся в чаще леса.

Сильвен был сообразительным парнем, умевшим примечать мелочи и делать нужные выводы. Он узнал эту старуху. Её звали Мари. Про неё говорили, что она выжила из ума ещё сто лет назад. Всезнающий и вездесущий трактирщик рассказывал, что в далёкой юности (Сильвену даже не верилось, что морщинистая, как старая подмётка, карга когда-то была молодой и даже красивой) у Мари был возлюбленный, который мог оборачиваться волком.

Когда Сильвен был совсем ребёнком, он с открытым ртом слушал историю про то, как волк жил с Мари несколько лет, но потом был вынужден уйти к своему народу, потому что был он вожаком и должен был исполнить долг и родить наследника. Но он слишком тосковал по своей человеческой возлюбленной и постоянно приходил к деревне, где в конце концов и попал в волчью яму.

Мари помогла выбраться своему возлюбленному, но тот поранил грудь об кол, обитый серебром (а всем известно, что серебро – первое дело против оборотня). Умереть он не умер – вожака оборотней можно убить только особым трёхгранным клинком, – но стал немощен и грустен, а проткнутая грудь начала гнить от незаживающей раны. Волк не захотел дряхлеть на глазах своей стаи и любимой девушки. Он принёс Мари кинжал и велел ей убить себя. А кинжал хранить как зеницу ока и отдать своему сыну, когда тому исполнится двадцать один год. Если кинжал попадёт в чужие руки – не будет жизни всей стае оборотней.

Сколько было правды в той сказке, Сильвен не знал. Мари он помнил смутно. На его памяти она уже жила где-то в лесу, изредка приползая в деревню купить муки, соли и масла. В обмен она приносила звериные шкурки. Где она их брала – никто не знал. А муку и соль она покупала большими мешками. Просила деревенских парней отнести их до опушки леса. А как дальше управлялась с ними – неизвестно. Только местный гончар, пьяница и враль, рассказывал, что видел, как Мари свистнула по-разбойничьи и из чащи вышел к ней огромный волк. Перебросил через плечо мешки с мукой, присел на задние лапы, чтобы Мари было удобнее взобраться к нему на спину, и потрусил в чащу что твоя лошадка. Но гончару никто не поверил, потому как недавно вернулся тот с ярмарки, где продал выгодно свои горшки, и пил по этому поводу уже третий день.

Сильвен задумался. Что же ему делать с этим знанием? Рассказать всё в деревне? А поверят ли ему? И вообще, вернувшись домой, он сам себе уже не очень верил. Не задремал ли он там, у домика Мари? Не привиделось ли ему всё в неурочном сне?

Промучившись бессонницей полночи, Сильвен наконец придумал, как испытать незнакомца. Ведь чего, как известно, боится всякая нечисть? Серебра и божьего слова. Дело за малым – придумать, как подкинуть чужаку серебро.

Утром Сильвен старательно вымочил серебряную монету в святой воде, нацарапал на ней крохотный крестик и уселся в засаде на подступах к Домику на опушке.

Незнакомец не заставил себя ждать. Он шёл себе по тропинке, закинув за спину холщовый