Было двадцать минут шестого. Хотя небо на западе было еще светлым и лучистым, Старое здание уже отступало в тень. В зарослях вьюна, который его оплетал, щебетали птицы. Монику осенило, что она впервые находится на студии «Пайнхэм», когда рядом нет Билла Картрайта, готового прийти ей на помощь, если понадобится.

Но рядом была Тилли – а одна Тилли стоила многих.

Спустившись с холма, Моника вошла в Старое здание. Кабинеты сценаристов располагались в коридоре, который ответвлялся сразу вправо от входной двери. Три шага – и вы уже оказывались у кабинетов, а коридор с коричневым линолеумом и белыми стенами тянулся дальше к окну, затененному вязами, в дальнем его конце. Первым располагался кабинет Тилли, затем кабинет Моники, а затем – Билла.

Монике никто не встретился: консьерж, дежуривший в вестибюле, уже ушел. Проходя, она постучала в дверь Тилли, но ответа не последовало.

Ее собственный кабинет тоже был пуст. Чистый и опрятный, он погрузился в тусклый вечерний свет, а за его окнами поблескивало озеро. Пишущая машинка была накрыта резиновым чехлом, рукопись ровной стопкой лежала под книгой.

Инстинктивно Моника посмотрела в сторону оставленного пулей отверстия на стене, которое она прикрыла календарем. Потом ее глаза, которые в первый момент ее подвели, метнулись обратно на пишущую машинку.

На резиновом чехле что-то лежало. Это был квадратный конверт розового цвета, подписанный иссиня-черными чернилами почерком, который был ей слишком хорошо знаком. Это было очередное анонимное письмо, источавшее злобу так ощутимо, будто в кабинете кто-то громко прошептал слова угрозы.

3

Если бы Монику спросили, какие чувства она в действительности испытывает, будучи объектом преследования в последние недели, она бы ответила, что не хочет об этом думать. И отчасти это было правдой. Она об этом не думала – она с этим боролась. Точно так же как мисс Флосси Стэнтон не смогла бы препятствовать ей в написании книги, которую она хотела написать, так и ее приятель-аноним на студии «Пайнхэм» не смог бы заставить ее уехать оттуда подобру-поздорову.

Но в душе Моника боялась мисс Флосси. А в сто раз больше она боялась того, кто выплеснул серную кислоту.

Подойдя к столу, она вскрыла конверт и прочла письмо.

Кто присылает ей эти анонимки? Да какая разница? Кто-то присылает, и даже на ощупь они отвратительны.

Очередное послание было не лучше и не хуже, чем два предыдущих, если не считать последних двух строк.

Ну вот и все. Скоро ты увидишь меня во плоти, ясноглазка. Как же ты удивишься!

Некоторое время Моника стояла неподвижно. Ее щеки пылали, а сердце стало отбивать медленный и тяжелый ритм.

– Тилли! – позвала она.

Ответа не было.

– Тилли! – прокричала Моника.

Все еще сжимая под мышкой сумочку, она приблизилась к двери в соседний кабинет, постучалась и открыла ее. Кабинет был пуст, но Тилли наверняка находилась где-то поблизости.

Из полуоткрытой двери в гардеробную в дальнем правом углу кабинета Тилли слышалось шипение и бульканье: Тилли, как всегда, поставила воду на огонь, чтобы заварить энную порцию кофе. И как всегда, забыла об этом: это случалось в среднем пять-шесть раз в день, пока более густое, чем обычно, облако едкого пара не предупреждало Тилли о том, что дно кофейника горит.

Моника вошла в гардеробную и выключила конфорку. Дно кофейника не прожглось, но на раскаленном добела металле образовался порошкообразный налет. Выглядело это весьма скверно.

– Тилли! – крикнула Моника, отгоняя клубы пара.

Она обожгла пальцы о кофейник и с раздражением оттолкнула его. На стене над конфоркой имелась створка, исполнявшая роль окошка для подачи блюд в те времена, когда Старое здание еще было господским домом. Монике почудилось, что она услышала за ней шаги. Она отодвинула створку и выглянула в люк, но не увидела ничего, кроме коридора, в котором сгущалась темнота.

Моника вышла из гардеробной. Это необходимо прекратить. Она должна подняться этажом выше прямиком в кабинет мистера Хэкетта и, если он до сих пор на месте, извиниться. Это необходимо прекратить. Проходя мимо стола Тилли посередине кабинета, она натолкнулась на напольную пепельницу, преграждавшую ей путь. Пепельницу развернуло, она накренилась, и стеклянная чаша со звяканьем слетела с нее. Моника едва успела ее подхватить, и в этот момент сердце чуть не выскочило у нее из груди.

Она смотрела вниз, на выдвинутый наполовину ящик стола Тилли. Вернув пепельницу в исходное положение, она сначала быстро огляделась, а потом полностью выдвинула ящик. В нем находились помятые листы машинописного текста с пометками и исправлениями, вписанными синим карандашом. Одна рукописная строчка изгибалась дугой и бежала по полям листа.

Моника пристально вглядывалась в лист, а потом, не выпуская его из рук, метнулась в свой кабинет. Бросив сумочку на стол, она положила лист на пишущую машинку и приблизила к нему анонимное письмо.

Почерк был идентичным.

Почерк Тилли.

В полном оцепенении Моника тихо отодвинула стул и опустилась на него. Она чувствовала, что должна что-то делать, как-то действовать, чтобы противостоять надвигающемуся кошмару. Пытаясь обуздать свои мысли, она действовала механически: открыв сумочку и нащупав в ней носовой платок, она скользнула пальцами по целлофановой обертке пачки сигарет, купленной на станции.

Затем ее взгляд упал на стоявшую возле пишущей машинки красную кожаную шкатулку для швейных принадлежностей, в которой она держала сигареты. Моника открыла ее. Шкатулка была пуста, и она перевернула ее вверх дном, чтобы вытряхнуть из нее частички табака. Разорвав целлофановую обертку на пачке, она высыпала пятьдесят сигарет марки «Плэйерз» в шкатулку и, ощущая покалывание в пальцах, стала распределять их ровными рядами.

Тилли Парсонс.

Внезапно Монику охватила дрожь: ее жизнь уже дважды висела на волоске – и, вполне вероятно, следующее покушение могло увенчаться успехом. Ей и в голову не приходило подозревать Тилли. Моника подумала с удовлетворением, от которого ее обдало холодной волной и одновременно бросило в жар, что и Биллу Картрайту это в голову не приходило. Хоть он и пытался раздобыть образцы почерка всех и каждого на студии, взглянуть на почерк Тилли он не догадался.

В кабинете темнело. Ей нужно покинуть его. Она должна куда-то уйти.

– Привет, дорогуша! – гаркнула Тилли, с шумом распахнув дверь. – Хорошо провели время в Лондоне?

4

Тилли, как обычно бодрая и энергичная, щеголяла сделанной в тот день перманентной завивкой на своих коротких волосах. Ее покрытое морщинками лицо сияло, а взгляд был искренен и простодушен.

– Я тут ненадолго поднималась наверх, – объяснила она. – Перед уходом я вроде как поставила кипятиться воду, но ставила я ее или нет, хоть ты тресни, не помню. Я… – Она осеклась. – Голубушка, что это с вами? Вы бледная как полотно.

– Уходите, – проговорила Моника. – Не приближайтесь ко мне.

Поднявшись со стула, она уронила его с шумом, который прозвучал в ее ушах громче, чем был на самом деле.

Тилли произнесла на одну ноту выше:

– Что случилось, голубушка? Что с вами?

– Вы знаете, что случилось.

– Клянусь, что не знаю, дорогая! Позвольте…

– Уходите!

Медленно Моника стала отступать назад, пока ее сцепленные за спиной руки не коснулись подоконника. Хриплый голос Тилли достиг в ее ушах такой высоты, что звучал просто ужасающе. Тилли двинулась вперед. Ее взгляд упал на два листа бумаги на пишущей машинке, и она застыла.

Секунды бесконечно тянулись в повисшей тишине.

– Значит, вы узнали, – сказала Тилли, не поднимая головы. – Я боялась, что вы узнаете.

– Вы… написали… те… письма…

– Богом клянусь, – сказала Тилли, внезапно поднимая голову и глядя Монике