– Мистер Хэкетт! Пожалуйста! Идите сюда! С моей женой неприятность.

Продюсер провел языком по пересохшим губам.

– Ну вот и вишенка на торте, – секунду спустя произнес он на фоне раскатистого эха. Проведя тыльной стороной руки по лбу, он продолжил: – Этого нам только не хватало, верно? Это диверсия – и вам это известно не хуже моего.

– Не стирай эту запись! – рыкнул Картрайт, сдерживая порыв Хэкетта, который инстинктивно поднес руку к доске. – Это настоящая улика. Это почерк. Его можно идентифицировать.

– К черту почерк! – проговорил мистер Хэкетт. – Идемте же.

Однако, когда они, отдуваясь, оказались у каюты океанского лайнера, блиставшей в свете манящих огней, они не обнаружили ничего внушающего особую тревогу. Ховард Фиск, высокий, уравновешенный, с видом отца (если не сказать матери), пытался откашляться, чтобы его слова звучали громче. Фрэнсис Флёр, с тенью раздраженности на спокойном лице, сидела на складном стуле и энергично терла свое колено.

– Курт, не стоит устраивать истерик, – противилась она. – Никакой трагедии не случилось – это всего лишь ушиб. – Она обратилась к остальным: – У меня сломался каблук на одной туфле, а я по своему безрассудству не стала ее снимать. Вот и упала. Серьезно, Курт…

– Дорогая, ты можешь говорить что хочешь, но я-то знаю, что у таких ушибов бывают серьезные последствия. Известно, что они приводили даже к раку. По-моему, необходимо позвать врача.

– Курт, любимый, это ерунда! Посмотри.

– Дорогая, прошу тебя не делать этого у всех на глазах. Это нескромно.

– Хорошо, любимый.

Ховард Фиск, на которого происходящее явно не производило впечатления, все же изображал беспокойство, благодаря чему его голос можно было расслышать на расстоянии десяти футов.

– Да-да, – сказал он. – Приятного тут, несомненно, мало. Однако мы, кажется, столкнулись с чем-то гораздо более скверным, чем ушиб. Послушайте, Хэкетт. И вы, мисс Стэнтон. Правда ли то, о чем нам рассказал Гагерн? Я имею в виду эту проклятую кислоту.

– Боюсь, что это правда, – ответила Моника.

– Но кому в здравом уме приспичило покуситься на вашу жизнь?

Наступила пауза, во время которой все взгляды были направлены на Монику. Курт Гагерн стоял за стулом Фрэнсис Флёр. Моника поразилась, когда он согнулся в поясе и прижался губами к плечу своей жены.

– Это диверсия, помяните мое слово, – произнес мистер Хэкетт. Казалось, что данное положение вещей ему льстит и по какой-то неясной причине даже доставляет удовольствие. – Я ожидал чего-либо подобного с самого начала съемок «Шпионов в открытом море». Помните, что произошло в Голливуде, когда там сняли первый антифашистский фильм? Наша картина слишком уж им не по нутру – вот в чем все дело. Взгляните только, сколько в стране иностранцев! Целые тучи! В наше общество наверняка внедрились сотни тайных агентов. (Я, конечно, не о вас, Курт.) Им это не понравилось. Вот они и…

– Вот они и попытались, – перебил его Ховард Фиск, – ослепить и оставить калекой совершенно незнакомого им человека, девушку, которая никаким боком не причастна к фильму?

– Разумеется.

– Но зачем?

– Затем, чтобы сюда явилась полиция и работа над «Шпионами» остановилась. Но ей-богу, полицию я сюда не допущу.

– Уважаемый Хэкетт, – возразил режиссер, – это просто абсурд. Если бы вы даже вызвали полицию, съемки «Шпионов» не прервались бы.

– Не прервались бы?

– Нет. С какой стати им прерываться? Мисс Стэнтон с фильмом не связана. Простое присутствие полиции на площадке не задержало бы производство картины, до которой полицейским нет никакого дела. И если бы ваш гипотетический вредитель захотел устроить диверсию на съемках «Шпионов», плеснув в кого-то кислотой, почему бы ему было не выплеснуть ее в исполнителя одной из главных ролей?

Вновь повисла тишина.

Во время этого обмена репликами Уильям Картрайт хранил молчание. Пренебрегая запретом на курение, он наполнил табаком и раскурил свою шерлок-холмсовскую трубку. На это, однако, никто не обратил внимания.

– Одним словом, дело в следующем, – заявил Фиск после продолжительной паузы. – О чем бы ни шла речь, вопрос стоит так: зачем кому-то понадобилось совершать покушение на мисс Стэнтон? – Он обернулся к ней. – Вы не знаете никого, кто… э-э-э… кто хотел бы причинить вам вред?

– Нет, клянусь, что нет!

– Вы ни с кем здесь не были знакомы до сегодняшнего дня?

– Ни с кем.

Режиссер улыбнулся:

– И вы не посвящены в государственные тайны и не располагаете компроматом на кого-либо?

– Конечно нет.

Режиссер шагнул в сторону Моники. Она почувствовала, что если он снова обовьет ее рукой и с доверительным видом склонится к ее голове (а именно это он, судя по всему, и собирался сделать), то она просто завопит. Бледно-голубые глаза Курта Гагерна, белки которых поблескивали в свете прожекторов, тоже были устремлены на нее. Моника ощущала себя так, будто ее нервы методично распиливают надвое срывающейся на визг пилой.

– Ну, тогда других вариантов нет, – пожал своими могучими плечами Фиск. – Случившееся настолько безобразно, что на простой розыгрыш не тянет. – В расстройстве он коснулся своего пенсне. – Либо это работа безумца с преступными наклонностями, либо – и это самое вероятное – мисс Стэнтон попросили прийти туда по ошибке, перепутав ее с кем-то другим.

– Нет, – возразил Уильям Картрайт.

Остальные громко запротестовали, но он поднял руку.

– Ошибки не было, – продолжил он. – И даже безотносительно того факта, что посыльный явно обратился к тому человеку, к которому и должен был обратиться, я скажу вам, почему об ошибке речи не идет. – Вынув изо рта трубку, он взглянул на Монику. – На улице, где стоит дом врача, было довольно темно, верно?

– Да, конечно.

– Но не совсем темно? Например, вы смогли легко прочесть имя врача на табличке?

– Да. Помню, что я его прочла.

– И вы запросто узнали бы известного вам человека на расстоянии десяти-двенадцати футов?

– Думаю, наверняка узнала бы.

Картрайт жестом пресек очередные возражения.

– Мерзавца, который совершил это, – продолжил он, – мы для удобства назовем убийцей. Итак, это был не несчастный случай. Убийца все заранее организовал. Он поджидал ее. Он наблюдал, как она подходит, из окна на верхнем этаже низенького кукольного дома, находясь в неполных девяти футах над ее головой. Прежде чем действовать, ему нужно было убедиться, что в дом войдет нужный ему человек. Верно?

Мистер Хэкетт заклокотал:

– О, Христа ради, брось ты свои детективные штучки! О чем ты вообще?

– Это не мои детективные штучки, – отрезал Картрайт. – Это детективные штучки убийцы. Итак… Сколько женщин находилось сегодня на площадке?

– Четыре, – задумчиво ответил Ховард Фиск. – Не считая мисс Стэнтон, три. Фрэнсис, ее прислуга и Энни Макферсон.

– Только они?

– Только они.

– Так… И на каждой из них была определенная одежда, поэтому перепутать их было невозможно. Фрэнсис была в этом самом элегантном золотистом вечернем платье. На Макферсон была белая униформа горничной и белый чепец, а на прислуге Фрэнсис – традиционный чепец и фартук. Уж не говоря о том, что никто из них не похож на Монику Стэнтон – ни лицом, ни фигурой, – принять кого-либо из них за эту девушку нет никакой возможности. По причине, которая мне неясна, убийца до безумия ее ненавидит и в результате пытается выплеснуть на нее кислоту.

Ховард Фиск почесал затылок.

– Хм… – только и промычал он.

– Слава богу, что это оказалась не я, – неожиданно сказала Фрэнсис Флёр. Улыбнувшись Монике, она добавила: – Я имею в виду… я, конечно, не хотела, чтоб это были вы, дорогая. Но купоросное масло! Брр!

– Вполне логично, – согласился Гагерн, смущенно переминаясь с ноги на ногу. – Я не часто разделяю вашу точку зрения, мистер Картрайт. Иногда я нахожу ваши представления диковатыми и нелепыми, а также совершенно непригодными для большого экрана. Но в этот раз, признаюсь, вы, похоже, правы.

– Спасибо.

– Я говорю искренне, мистер Картрайт, – проговорил Гагерн, щелкнув каблуками. – В то же время разве есть необходимость пугать мисс Стэнтон еще больше, ведь она и так уже напугана?

– Пугать? – усмехнулся Картер. – Если это пойдет на пользу, то да. Я и сам так нервничаю из-за случившегося, что даже не могу ровно держать свою трубку. А вы все разве не нервничаете? Пугать ее? Все, чего