– Хорошо, что у меня была с собой замазка.

– Если бы не вы, я…

– Спокойно! В любом случае я не это имел в виду!

– П-простите. Ничего не могу с собой поделать.

– Глоток виски пойдет вам на пользу, юная леди. Идемте посмотрим, имеется ли здесь спиртное.

Но Моника не отступала.

– Но как вы узнали? – настойчиво спросила она. – То есть как вам пришло в голову бросить в меня замазкой? Откуда вы узнали, что произойдет?

– Потому что я за это ответствен.

– Ответственны?

Выражение лица Картрайта приобрело сардонически горестный оттенок, который в любой другой момент показался бы Монике нелепым. Он не смотрел ей в глаза.

– Я придумал это приспособление, – ответил он, кивнув в сторону переговорной трубки. – Эта милая штуковина, от которой вы чуть не пострадали, – моя идея. Мы использовали ее в фильме про врача. – Он сделал паузу и повертел шеей. – Могу поклясться, что где-то в глубинах подсознания я, с присущей мне проницательностью, боялся, что нечто подобное может случиться. Помните – минут десять—пятнадцать назад – Том Хэкетт крикнул нам с Ховардом Фиском, чтобы мы подошли к нему? А вы остались наедине с Фрэнсис.

– Да.

Картрайт посмотрел на переговорную трубку.

– Том хотел сообщить нам, – продолжил он, – что из подсобки главного электрика похитили почти две пинты серной кислоты.

– Да?

– В общем, только пинту налили в тот графин на другой площадке. Мы, естественно, захотели выяснить, куда подевалось остальное. Поскольку оказалось, что кто-то питает слабость к серной кислоте, в этом стоило разобраться. Даже Ховард забеспокоился. Было решено приостановить на сегодня съемки и отпустить технический персонал.

– Ну да, я видела, как они расходились.

– Потом мы разделились и отправились на поиски оставшейся кислоты. И я пришел сюда. Когда я увидел свет в том окне, меня вдруг охватил мандраж. Заметив, что вы стоите возле трубки, почти прижимаясь к ней лицом…

Картрайт сделал очередную паузу. Моника глядела на него с нескрываемым ужасом.

– Вы говорите, что это вы придумали… фокус с выливанием кислоты в переговорную трубку?

– Я.

– Знаете, – выдохнула Моника, – находиться вблизи вас рискованно. Вас надо бы упрятать в тюрьму – вы опасны.

– Хорошо, хорошо! Каюсь, грешен, – сказал Картрайт. Подняв руки вверх, он согнул указательные пальцы у висков и пошевелил ими в воздухе. – Узрите дьявольские черты. Злые шутки на заказ. Убийственные приспособления спроектированы и доставлены господином Уильямом Картрайтом. Я совершил ошибку и страданиями искуплю свою вину. Так вас устраивает?

– У вас рука порезана!

– Моя рука не стоит вашего внимания, мадам.

– Да перестаньте вы паясничать!

Сделав глубокий вдох, Картрайт принял позу игрока в гольф, который готовится ударить по мячу, и аккуратно сложил руки за спиной.

– А теперь, – произнес он, – не сочтите за труд сообщить, что делаете здесь вы?

Моника рассказала ему. Она была в таком состоянии, что чувствовала острую необходимость выговориться, иначе ее просто разорвало бы. Картрайт с сомнением покачал головой:

– Том Хэкетт передал вам такое сообщение?

– Так сказал посыльный. Я тоже в это не верю, но…

– Он видел Тома?

– Не знаю. Я спросила его, где мистер Хэкетт, а он сказал, что ему это неизвестно. Еще он сказал что-то насчет информационной доски.

– Так вот оно что!

– Что? О чем вы говорите?

Картрайт уставился в пустоту.

– Это доска, – ответил он, выходя из транса, – прямо на входе в павильон. Вы заметили ее?

– Нет.

– Посыльный находится на посту возле двери. Теоретически его функция – впускать и выпускать людей. Кроме того, он выполняет всякие поручения и передает сообщения, хотя выходить за территорию павильона ему не разрешается. Если он отлучается на пару минут, а у вас есть для него задание, вы просто берете мел и пишете свои указания на доске.

– Вот видите! Когда посыльного не было на посту, кто-то преспокойненько подошел и написал: «Попросите мисс Стэнтон…» и так далее и подписался Томасом Хэкеттом. Он мог выкрутить лампочку над доской, и ни одна живая душа его бы не увидела. Держу пари, что так оно и было.

– Значит, тот человек все заранее подготовил: пришел сюда, зажег горелку, и в кабинете стало тепло и уютно. Потом он поднялся наверх с купоросом в бутылке. Он знал, что вы зайдете в эту комнату. Он знал, что вы ответите в переговорную трубку. А хуже всего, что эту идею гаденыш позаимствовал у меня.

Моника отступала назад, пока не уперлась в стену.

Неужели все это происходит в реальности?

Перед ее внутренним взором предстала ясная картина того, что случилось бы, не брось Картрайт в окно комок замазки и не отскочи она назад. Атмосфера этой комнаты начинала буквально душить Монику. К горлу подступила тошнота.

– Но кто же…

– Не знаю, – сказал Картрайт, теребя себя за бороду. – Не знаю.

– И почему? Почему я? – (В этом-то и заключалась ужасающая несправедливость.) – Зачем кому-то поступать так со мной? Я н-никому ничего не сделала. Я даже никого здесь не знаю!

– Сохраняйте спокойствие.

– Но это ошибка, разве вы не понимаете? Наверняка это ошибка. В сообщении, очевидно, речь шла о ком-то другом. Хотя может ли такое быть? Посыльный ведь сказал «мисс Стэнтон». Он очень четко произнес…

– Тихо! – резко прервал ее Картрайт. – Сюда кто-то идет.

Он неуловимым жестом указал в сторону разбитого окна, откуда раздавался звук быстрых уверенных шагов.

В тусклом свете горелки, пламя которой дрожало от малейшего шороха, они увидели за подоконником верхнюю часть чьей-то головы: волосы, лоб, глаза и переносицу. Светло-голубые глаза, белки которых поблескивали в неярком свете, в упор смотрели на них.

– Мне показалось, что я слышал шум, – сообщил вновь прибывший. – Что-то случилось?

Картрайт фыркнул.

– Вы и правда услышали шум, – сказал он. – И еще какой. Простите меня. Это… кстати, как к вам обращаться? Мистер Гагерн? Герр Гагерн? Или барон фон Гагерн?

2

Увидев снаружи половину лица, вторая часть которого была «отрезана» подоконником на уровне переносицы, Моника отпрянула – не потому, что человек за окном внушал ей тревогу, а потому, что она его не знала. Его лицо казалось свежим и моложавым. Однако соломенного цвета волосы, разделенные на боковой пробор и гладко зачесанные на затылок, уже истончились и поседели на висках. На его лбу были заметны длинные неглубокие горизонтальные морщины. Его английский был не просто хорошим – он был безупречным, хоть и не беглым.

– Прошу вас, обращайтесь ко мне как хотите, – серьезно ответствовал он. – Но я предпочел бы, чтобы меня называли мистером Гагерном.

– Мистер Гагерн, это мисс Стэнтон.

Мужчина скосил глаза вбок, и послышался звук стукнувшихся друг о друга невидимых каблуков.

– Мисс Стэнтон только что обнаружила кислоту, – добавил Картрайт.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Входите сюда – и поймете. Это тот же прием, что использовался в «Удовольствии врача». Кто-то заманил сюда мисс Стэнтон липовым сообщением, вылил кислоту в переговорную трубку и был таков. Если бы не счастливый случай, мисс Стэнтон сейчас бы с нами не разговаривала.

Цвет лица у Гагерна изменился. Потом он повернулся спиной к окну и крикнул:

– Сюда! Сюда!

В последние минуты во всем павильоне стало на удивление тихо. Не слышалось больше постоянного бряцания где-то на заднем плане, оно растворилось, как призрак. Хоть Гагерн и не кричал во все горло, его голос прокатился по павильону эхом, которое, казалось, способно снести деревянную кровлю павильона. Откуда-то издалека раздался шорох быстрых шагов.

Гагерн был, однако, не настолько лишен собственного достоинства, чтобы залезать в комнату через окно. Он обошел съемочную площадку кругом и приблизился к входной двери.

Картрайт ввел его в курс дела.

– Мне это не нравится, – проговорил Гагерн, качая головой.

– А вот мне это нравится, – процедил Картрайт сквозь зубы. – И даже очень. Вот таким я себе и представлял идеальный день.

– Нет. Я имею в виду, что это лишено всякого смысла. Вот что меня беспокоит.

– Мисс Стэнтон тоже пришла в некоторое волнение.

– Да. Простите меня, – серьезно сказал Гагерн.

Он повернулся к Монике, снова