– Дело не в том, что я не разделяю ваших чувств, – объяснил он, – а в том, что я и сам встревожен.

– Не стоит извинений.

– Вам пришлось пережить неприятные минуты. В то же время, – взгляд его голубых глаз переместился на Картрайта, – вы говорите, сэр, что видели, как все случилось?

– Видел.

– Может, вы видели и того, кто выплеснул кислоту? В окне верхнего этажа?

– Нет. В комнате на верхнем этаже было темно.

– А вот это досадно, – покачал головой Гагерн. – Крайне досадно. – И он снова покачал головой. – Вы не видели, как кто-то отирается здесь поблизости? А может, заметили, как кто-то убегает?

– Нет, не видел. А вы?

– Простите?

– Я спросил: а вы? Вы оказались здесь практически сразу после происшествия. Поэтому я и подумал: не видели ли вы кого-нибудь?

Хотя Картрайт говорил в непринужденном тоне, он, вероятно, был не настолько бесстрастен, как хотел казаться. С момента появления Гагерна Картрайт не сводил с него такого пристального и сверлящего взгляда, что обстоятельный тевтонец начал слегка нервничать. Кровь то приливала к его лицу, то оно снова бледнело. Казалось, он не знает, куда девать свои руки в кожаных перчатках.

– Я никого не видел, – улыбнулся он, – кроме моей жены. Она пошла коротким путем по улице на восемнадцать восемьдесят два, и на брусчатке у нее сломался каблук.

– Я не имел в виду Фрэнсис.

– Тогда будьте любезны сказать, что вы имели в виду.

– Ничего, ничего!

Какая-то новая энергетика, вызывавшая те же неприятные ассоциации, что и инструменты в бутафорском врачебном кабинете, стала разливаться по комнате. Картрайта избавило от необходимости отвечать появление мистера Томаса Хэкетта, который с авторитетным, но в то же время расстроенным видом вошел через наружную дверь и пересек переднюю комнату.

Мистер Хэкетт бросил взгляд на оставленные кислотой пятна на полу и принюхался к исходившему от переговорной трубки запаху жженого металла. Его смуглое лицо выглядело очень обеспокоенным, а когда Картрайт посвятил его в подробности случившегося, оно приобрело совсем уж скорбное выражение.

– Постой-ка, постой секунду! – призвал он, совершая гипнотический пасс под носом Картрайта. – Когда это произошло?

Тот посмотрел на часы у себя на запястье:

– Это произошло ровно в десять минут шестого. Как профессионал, я могу назвать время с точностью до секунды. А почему ты спросил?

– Но это невозможно. Так, Билл!..

– Я говорю тебе, что было десять минут шестого. Разве это так сложно определить? Окно разбилось с таким дребезгом, который разбудил бы и покойника. Ты не слышал? Именно тогда все и случилось.

Мистер Хэкетт призадумался.

– Да, это верно. Но это все равно невозможно.

– Почему?

– Потому что, – ответил продюсер, – здесь нет никого, кроме тебя и мисс Стэнтон, Фрэнсис с Куртом, Ховарда и меня самого. Все остальные на сегодня уже закончили и ушли.

Картрайт сомкнул веки и снова их разомкнул.

– Ты уверен? На сто процентов?

– О боже, уверен ли я? Я видел, как они уходили. Я стоял возле двери павильона и считал выходивших. Ты же понимаешь: мне надо было убедиться, что никто тайком не выносит бутылку с кислотой из помещения. Ховард отпустил техперсонал почти ровно в пять. Гример и Джэй Харнд – он замещает помрежа, которая сегодня отсутствует, – и Дик Коньерс, и Энни Макферсон, и прислуга Фрэнсис ушли вместе с ними. Все остальные – разнорабочие. Они из профсоюза, так что в любом случае должны были закончить смену в пять. До этого я уже успел попросить на выход посетителей (ты это заметил?) и велел проверить и убедиться, что в павильоне не осталось посторонних. Раздвижные двери были уже заперты…

– Но к чему все эти меры предосторожности?

– Диверсия, друг мой. Диверсия, не будь я Томас Хэкетт. Последними ушли старик Эронсон и Ван Гент из «Рэйдиэнт пикчерз», которые тут слонялись. Их я не мог вот так взять и выставить за дверь, но без пяти пять их уже здесь не было. Потом я запер звукоизолирующую дверь. Кроме нас шестерых, здесь остались разве что призраки. Билл, ты, должно быть, ошибаешься насчет времени!

– Времени, – невозмутимо ответил Картрайт, – было десять минут шестого. – Он повернулся к Гагерну. – Разве вы не согласны?

Гагерн покачал головой:

– Сожалею, но я не смотрел на часы. Однако соглашусь. Я так думаю, что, вероятно, действительно было около десяти минут шестого.

– Подождите-ка, – сказал Картрайт. – Есть еще кое-что, Том. А как же посыльный?

– А?

– Джимми, или как там его? Посыльный, что стоит на входе. Он ушел со всеми остальными?

– Да. Он…

Мистер Хэкетт осекся. Коротенькими и толстыми пальцами своей широкой руки он нервно теребил сизый подбородок и приглаживал похожие на щеточку усы. Его глаза оживились, будто он что-то вспомнил, и, щелкнув пальцами, он сказал:

– Я понял! Я так и знал: тут что-то нечисто. Если хотите увидеть верхушку этого айсберга, идемте со мной. Идемте.

Моника была только рада покинуть наконец этот бутафорский дом. Инстинктивно она чуть было не схватила за руку Картрайта, но, решительно подавив этот импульс, пошла бок о бок с мистером Хэкеттом. Продюсер устремился вперед энергичным шагом, какой можно увидеть на соревнованиях по спортивной ходьбе. Их гулкие шаги по искусственным булыжникам странным образом напоминали конский топот и лишь делали более явной царящую кругом гробовую тишину. Монике хотелось, чтобы мистер Хэкетт немного помолчал.

– Курт, послушайте. Не сходите ли вы поискать Фрэнсис? И Ховарда. Я не знаю, где они. Возможно, кто-то где-то прячется. Наверняка. Сходите? Будьте умницей. А остальные – сюда.

Хэкетт резко обернулся, когда они оказались у входа в павильон. Он представлял собой некий бокс или отсек, оснащенный двумя дверями для звукоизоляции. На одной стороне находились часы для персонала, их стрелки показывали двадцать минут шестого. В другом углу под небольшой доской вытянулись в ряд ящички, забитые какими-то бумагами. В полумраке Моника видела лишь очертания предметов, пока мистер Хэкетт не зажег лампочку над доской.

На ней мелом было написано размашистым почерком: «Попросите даму, которую сопровождает мистер Картрайт, подойти ко мне в действующий дом, 1882, немедленно. Т. Хэкетт».

Тут Т. Хэкетт прочистил горло и вопросил:

– Ты видишь это?

– Я вижу это, – мрачно сказал Картрайт. – Ты этого не писал?

– Нет-нет, конечно нет!

– Но если ты стоял у двери начиная примерно часов с пяти, ты должен был увидеть, кто это писал.

Мистер Хэкетт задумался. По-журавлиному вытянув шею, он поводил пальцем под словами на доске. Его волосы, черные и кучерявые, блестели в свете лампочки, будто он намазал их вазелином.

– Но я не видел, кто это сделал. Если подумать, как мне было это увидеть? Я стоял на другой стороне, возле настенных часов. Я, по-моему, даже не замечал ни доски, ни того, горит ли над ней лампочка. И вообще, как узнать, когда это было написано?

– Да. Но когда ты впервые увидел эту запись?

– Всего несколько минут назад, как раз перед тем, как услышал чей-то крик со стороны восемнадцать восемьдесят два… Кто это, кстати, кричал?

– Гагерн.

– Так я и подумал, – кивнул Хэкетт. – До меня, естественно, донесся шум бьющегося стекла. Но ведь в тот момент я находился в дальнем конце павильона в поисках всех вас, и откуда раздался шум, я определить не мог. Я вернулся сюда проверить, нет ли кого из вас у двери. Включив свет, я заметил эту запись. А следом раздался крик Гагерна. В какой стороне он находится, было легко понять. Не то чтобы я заподозрил что-то неладное: в конце концов, нас ведь здесь только…

Он осекся.

– Да, – согласился Картрайт. – Нас здесь только шестеро.

Глухой и сдавленный голос Гагерна во второй раз, будто из невидимого усилителя, разлетелся по павильону