– Я… не виноват. Я просто… хотел поговорить. Умолять. Она… не открыла. Я постучал. Никто не ответил. Я… ушёл. Потом… вернулся. Решил, что она спит. Открыл дверь… и увидел. Её. На полу. С бокалом. Я… не знал, что делать. Я испугался. Я подумал… меня обвинят. Я… заплакал. Потом – ушёл.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… я думал, вы и так всё поймёте. Вы же… следователь.

– Я следователь. Но я не умею читать мысли. Только – поступки.

– Я… не хотел скандала. Не хотел… тюрьмы. Я – дипломат. У меня… репутация.

– А переписка с германским посольством – не портит репутацию?

Уиттл замолчал. Потом – выпил остаток виски.

– Она… собиралась отправить это в «Таймс». Если я не заплачу ей сто тысяч долларов.

– Вы заплатили?

– Нет. У меня нет таких денег.

– А в сейфе?

Уиттл замер.

– Откуда вы…

– Я видел. Пачка долларов. В чемодане.

– Это… для расходов. Я еду в Америку. После Афин.

– Зачем?

– По делам.

– Каким?

– Дипломатическим.

– То есть – вы везёте деньги, чтобы купить молчание? Или… чтобы сбежать?

Уиттл не ответил. Просто сидел. Смотрел в стакан.

– Я не убивал её, – повторил он. – Да, я хотел, чтобы она замолчала. Да, я боялся. Но я не убийца. Я… дипломат. Я решаю проблемы… словами.

– Тогда почему вы соврали про браслет?

Уиттл потёр запястье.

– Потому что… это подарок. От него. От Генриха. Из посольства. Мы… встречаемся. Тайно. С тех пор, как я приехал в Берлин. Он… дал мне эту переписку. Сказал: «Если что-то случится – ты будешь в безопасности». Я… не знал, что она попадёт к Мэрион.

– А браслет?

– Он… символ. Любви. Или… зависимости. Я не знаю.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Ирвинг Уиттл – не убивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Соврал про браслет, алиби, сейф. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Уиттл кивнул. Встал. Пошёл к выходу. Остановился.

– Месье Бельфонтен… если вы найдёте убийцу – скажите ему… спасибо. От меня.

И вышел.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – допил абсент. Посмотрел на море.

– Один исключён, – прошептал он. – Осталось четверо.

Следующей в бар вошла Теодора Ланье.

Она выглядела, как всегда – роскошно. В платье цвета вина, с меховой накидкой (несмотря на жару), с бриллиантами на пальцах и холодом в глазах. В руках – бокал шампанского. Взгляд – как у кошки, которая знает, что мышь уже в ловушке.

Она села за столик у окна. Поставила бокал. Огляделась. Увидела Жюльена. Улыбнулась. Подняла бокал. Как будто за здравие.

Жюльен не ответил. Он просто смотрел. Пил абсент. Считал секунды.

Через пятнадцать минут она допила шампанское. Поставила бокал. Вздохнула. Потом – вдруг встала. Подошла к стойке. Заказала ещё. И – неожиданно – села за столик напротив Жюльена.

– Месье Бельфонтен, – сказала она, улыбаясь. – Вы… не поверите, но я хочу поговорить.

– Я всегда верю тем, кто хочет говорить, – спокойно ответил он.

Она засмеялась. Не искренне. Театрально.

– Вы думаете, я убийца?

– Я думаю, что у вас был мотив.

– У меня? – Она засмеялась. – Я даже не знала эту женщину! Мы разговаривали один раз – на палубе. Она спросила, пою ли я арии из «Кармен». Я ответила – нет, только из «Травиаты». На том и закончили.

– А вы знаете, что она знала про вашего мужа?

Теодора замерла. Улыбка медленно сошла с её лица. Глаза – стали как стекло.

– Что… вы имеете в виду?

– Ваш муж, Жан-Луи Ланье, умер три года назад. Официально – от сердечного приступа. Неофициально – от яда. Который вы подмешали ему в коньяк. Потому что он собирался уйти к своей любовнице. И забрать с собой всё состояние.

Она не ответила. Просто смотрела на него. Как будто решала – кричать, плакать или… бросить в него бокал.

– Откуда вы это знаете? – наконец спросила она. Тихо. Почти шёпотом.

– Мэрион Дюпре собирала секреты. Как другие – марки или бабочек. У неё была целая коллекция. Ваша история – одна из самых… ярких.

– Она… собиралась опубликовать?

– Нет. Она собиралась продать. Вам. За молчание.

Теодора откинулась на спинку стула. Закрыла глаза. Потом – открыла.

– Да. Она мне звонила. Месяц назад. Сказала: «У меня есть история, которая может испортить вам жизнь. И карьеру. И репутацию. Пятьдесят тысяч франков – и она исчезнет». Я… не заплатила. Решила, что она блефует.

– А вчера? Что вы делали вчера вечером?

– После ужина я пошла в свою каюту. Слушала пластинки. Потом – легла спать.

– Одна?

– Да. Одна.

– Кто может подтвердить?

– Никто. Я была одна.

– А где вы были между 22:30 и 23:00?

– В каюте. Спала.

– Вы спите с помадой?

Она нахмурилась.

– Что?

– На подоконнике в каюте мадам Дюпре – след помады. Розовой. Не её. У неё была тёмно-бордовая. У вас – розовая. Я видел вас за обедом. Та же помада.

Теодора побледнела.

– Это… не доказательство.

– Нет. Но это – деталь. А когда все лгут – правда прячется в деталях.

Она встала. Поправила накидку.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я умею… притворяться. Но не убивать.

– Тогда почему вы соврали про помаду?

Она не ответила. Развернулась. Вышла. Не хлопнув дверью. Ещё хуже – тихо. Как будто знала: шум – это эмоции. А эмоции – это слабость.

Жюльен посмотрел ей вслед. Достал блокнот. Написал:

Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

Следующим в бар вошёл Арман Дюпре.

Он выглядел, как всегда – элегантно. В дорогом костюме, с тростью, с сигарой в зубах. Глаза – красные. Не от слёз. От виски.

Он сел за барную стойку. Заказал виски. Выпил залпом. Потом – ещё. Потом – обернулся. Увидел Жюльена. Усмехнулся.

– Ну что, месье следователь? Нашли убийцу?

– Почти, – спокойно ответил Жюльен.

Арман засмеялся.

– Вы врёте. Вы ничего не нашли. Потому что убийцы… нет. Это несчастный случай. Она перепутала бокалы.

– Цианид не попадает в бокал случайно.

Арман замолчал. Затянулся сигарой.

– Что вы хотите?

– Расскажите о ней. О Мэрион. Какой она была?

– Красивой. Умной. Опасной. – Он усмехнулся. – Она умела добиваться своего. Даже если это значило… сломать кого-то.

– Вы? – спросил Жюльен.

– Я – особенно. – Арман посмотрел в окно. – Я женился на ней ради денег. Она – ради титула. Мы оба знали правила. Но потом… она захотела