Он достал блокнот. Перечитал показания.

Арман – не знает греческого. Соврал про пиджак, про развод, про монеты.Теодора – не знает греческого. Соврала про помаду, про шприц, про фото.Уиттл – не знает греческого. Соврал про браслет, про алиби, про сейф.Доктор Пападопулос – знает греческий. Соврал про яд, про артефакты, про алиби.Элени – знает греческий. Не соврала почти ни в чём. Но… написала в дневнике: «Настало время».

Он нахмурился.

– Двое знают греческий. Один – явный подозреваемый. Вторая – жертва обстоятельств. Но… убийца – один. И он… или она… оставила записку. Зачем?

Он встал. Прошёлся по каюте. Остановился у окна. Посмотрел на море.

– Ты хочешь, чтобы я думал, что это она, – прошептал он. – Но ты ошибаешься. Потому что я… не думаю. Я вижу.

В 14:00 он постучал в каюту доктора Пападопулоса.

Дверь открыл сам доктор – в халате, с книгой в руках и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– А, месье Бельфонтен! Опять за монетами? Или… за артефактами?

– За греческим, – спокойно ответил Жюльен, входя.

Каюта – как всегда, музей. Статуэтки. Картины. Монеты. На столе – кофе. На полке – учебник греческого языка. С закладкой.

– Вы учитесь? – спросил Жюльен, указывая на книгу.

– Нет! – засмеялся доктор. – Это… для студентов! Я преподаю!

– А сами – знаете язык?

– Конечно! Я грек! Я знаю его с детства!

– Тогда объясните мне: что значит Α Μ Ε Σ Τ Ι?

Доктор взял листок. Внимательно посмотрел. Нахмурился.

– Я уже говорил. Это… не слово. Это – акростих. Первые буквы имён. Α – Арман. Μ – Мэрион. Ε – Элени. Σ – я, Спирос. Τ – Теодора. Ι – Ирвинг. Получается… «Μέστη». Почти. Но не совсем.

– Почему не совсем?

– Потому что правильно – «Μεστή». С ударением на «η». А здесь – «Ι». Это… ошибка. Или… подделка.

– А если это не ошибка? Если это – намеренно?

Доктор замер.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить записку с ошибкой – подозрение ляжет на того, кто должен был бы написать правильно. То есть – на вас.

Доктор побледнел.

– Вы… думаете, это я?

– Я думаю, что вы – единственный, кто мог написать это. И единственный, кто захотел бы сбить следствие. Потому что у вас есть мотив. И возможность. И… яд.

– Я не убивал её! – крикнул доктор. – Да, я ненавидел её! Да, я боялся! Но я не убийца!

– Тогда почему вы соврали про яд? Про алиби? Про артефакты?

– Потому что… я не хотел скандала! Я не хотел тюрьмы! Я… хотел сохранить репутацию!

– А убийство – не портит репутацию?

Доктор не ответил. Просто сел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – бумаги. Квитанции. Одна – на цианид. Дата – 21 июня. Подпись – его.

– Вы купили яд за два дня до отплытия. Зачем?

– Для экспериментов!

– Каких?

– Я… изучаю древние яды! Я пишу книгу!

– Покажите рукопись.

– Она… в Афинах.

– Тогда покажите записи.

– Я… потерял.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Достал статуэтку. Перевернул. На дне – музейный номер.

– Это – кража.

– Нет! Это… копия!

– Тогда почему на ней – номер музея?

Доктор не ответил.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Доктор Пападопулос – знает греческий. Соврал про яд, алиби, артефакты. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте корабль, доктор. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив доктора одного. С кофе. С монетами. С… совестью.

Следующая – Элени.

Он нашёл её на кухне – она мыла посуду. В чёрном платье. С опущенными глазами. С лицом, на котором не было ни страха, ни злости – только усталость.

– Можно? – спросил он.

– Да, месье Бельфонтен, – тихо ответила она, вытирая руки.

Они вышли на палубу. Сели на скамейку. Ветер играл с её волосами. Она не поправляла.

– Вы сказали, что знаете греческий, – начал Жюльен.

– Да. Я родилась в Салониках. Я знаю его с детства.

– Тогда объясните мне: что значит Α Μ Ε Σ Τ Ι?

Она взяла листок. Внимательно посмотрела. Нахмурилась.

– Это… не по-гречески. Почти. Но не совсем. Правильно – «Μεστή». С ударением на «η». А здесь – «Ι». Это… ошибка. Или… подделка.

– А если это – намеренно?

Она замерла.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что убийца – умный. Он знает: если оставить записку с ошибкой – подозрение ляжет на того, кто должен был бы написать правильно. То есть – на вас. Или… на доктора.

– Вы думаете, это я?

– Я думаю, что вы – одна из двух, кто мог написать это. И у вас есть мотив. Очень сильный.

– Я не убивала её, – тихо сказала Элени. – Да, я хотела. Каждый день. Но… я не сделала этого. Потому что знала: если она умрёт – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… быть собой.

– Тогда почему вы написали в дневнике: «Настало время. Она умрёт. И я… стану собой»?

Она замолчала. Потом – посмотрела на него.

– Потому что… я надеялась, что она сама умрёт. От болезни. От старости. От… совести. Я не хотела… убивать.

– А вчера? Вы были у неё?

– Да. Я убирала каюту. Потом – ушла. Потом… вернулась. Забыла перчатки. Увидела… её. И его. Месье Уиттла. Он стоял над ней. Плакал.

– Вы видели, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Я испугалась.

– Почему не сказали сразу?

– Потому что… хотела, чтобы его повесили. За неё. За меня. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул. Достал блокнот. Написал:

Элени – знает греческий. Но… не убивала. Подозрение – снижено.

– Спасибо, – сказал он. – Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Итог: – Двое знают греческий: доктор и Элени.– Оба могли написать записку.– Оба имеют мотив.– Но Элени – не убивала.– Значит… доктор?– Но зачем ему оставлять записку с ошибкой? Чтобы сбить следствие? Или… чтобы указать на Элени?– Или… убийца – третий? Кто знает греческий?– Капитан? Стюард ? Официант?– Нет. Записка – в каюте жертвы. Значит – кто-то из близкого круга.– Кто ещё?

Он закрыл блокнот. Посмотрел на море.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

В