Арман резко поднял голову.

– Вы что, думаете, я её убил?!

– Я думаю, что у вас был мотив. И возможность. И… отпечаток вина на пиджаке.

– Я не убивал её! – крикнул Арман. – Да, я ненавидел её! Да, я хотел развода! Но я не убийца!

Жюльен закрыл ящик. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. Галстуки. И… пачка долларов. Завёрнутая в газету.

– Это что?

– Мои деньги. Я везу их в Афины. Для сделки.

– Какой сделки?

– Покупка виллы. Я же говорил.

– А почему в долларах? Не в драхмах? Не во франках?

– Потому что продавец – американец. Ему нужны доллары.

Жюльен кивнул. Закрыл чемодан. Оглядел каюту.

– Ещё одно. Вы знаете греческий?

– Нет. Ни слова.

– Тогда почему у вас в кармане пиджака – греческая монета? 1928 года. Очень редкая.

Арман замер.

– Это… сувенир. Купил в Марселе. У антиквара.

– Антиквар – доктор Пападопулос?

– Да. Он… торгует монетами.

– А вы – контрабандой артефактов?

Арман побледнел.

– Что?! Нет! Я просто… коллекционер!

– Тогда почему у него в записях – ваша фамилия? И сумма? 15 тысяч франков. За «две статуэтки и керамику»?

Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен закрыл блокнот.

– Не покидайте корабль, месье Дюпре. И… не трогайте документы.

Он вышел. Оставив Армана одного. С виски. С бритвой. С… совестью.

Следующая – каюта Теодоры Ланье.

Она открыла дверь в шёлковом халате, с бокалом шампанского в руке и улыбкой, которая не доходила до глаз.

– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?

– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.

Каюта – роскошная. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – меховая накидка. На туалетном столике – помада. Розовая. Та самая.

– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.

– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.

Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – сломана. Свежий излом. Как в каюте Мэрион. Только здесь – следов борьбы нет. Только… царапина. На дне. Как будто кто-то… что-то вставил.

– Вы сломали её вчера?

– Нет. Дня три назад. Я уронила. На пол.

– А почему не купили новую?

– Потому что это… подарок. От мужа. Последний.

Жюльен поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Афиши. Фотографии. Одно фото – Теодора и муж. На яхте. Подпись: «Ницца, 1933. Навсегда».

Он перевернул фото. На обороте – надпись:

«Прости меня, Жан-Луи. Я не хотела. Но ты оставил мне выбора.»

Жюльен показал фото Теодоре.

– Вы написали это?

– Да. После его смерти. Я… чувствовала вину.

– А вы знаете, что мадам Дюпре собиралась опубликовать историю о вашем муже? О том, как он умер?

– Да. Она мне звонила. Месяц назад.

– И вы не заплатили?

– Нет. Я решила, она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет. Я была в своей каюте. Слушала пластинки.

– А помада? На подоконнике в её каюте – след. Розовый. Как у вас.

– Это не доказательство. Моя помада – не единственная розовая на корабле.

– Но ваша – единственная с царапиной от иглы. Как в каюте Мэрион.

Теодора замерла.

– Что?

– В её каюте – сломанная помада. С такой же царапиной. Как будто… кто-то что-то вставил. Или вынул.

Она побледнела.

– Я… не знаю, о чём вы.

– Тогда объясните, почему в вашей сумочке – шприц?

Она резко обернулась.

– Где?!

– Вон там. – Жюльен указал на сумочку на кровати. – Под зеркальцем.

Она подошла. Достала сумочку. Открыла. Шприц – действительно лежал там. Чистый. Новый. Без иглы.

– Это… для инъекций. У меня больная спина. Я делаю уколы.

– Кто назначил?

– Мой врач. В Париже.

– А рецепт?

– Я… потеряла.

Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Туфли. И… книга. С закладкой. «Травиата». Либретто. На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:

«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».

– Это ваш почерк?

– Да. Я… репетирую.

– А почему именно эта фраза?

– Потому что… она сильная.

– Как и убийство.

Теодора встала. Подошла к окну.

– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я убиваю… на сцене. А не в жизни.

– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?

Она не ответила. Просто смотрела в море.

Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:

Теодора Ланье – мотив: страх разоблачения. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.

– Не покидайте корабль, мадам Ланье. И… не трогайте вещи.

Он вышел. Оставив её одну. С шампанским. С фото. С… совестью.

Третья – каюта доктора Пападопулоса.

Он открыл дверь с улыбкой, как будто ждал гостей на обед.

– А, месье Бельфонтен! Заходите! Я как раз пью кофе! Хотите?

– Нет, спасибо, – ответил Жюльен, входя.

Каюта – как музей. Статуэтки. Картины. Книги. Всё – под стеклом. Всё – с ценниками. На столе – кофе. На полке – греческие монеты. В углу – чемодан. Открытый. С артефактами.

– Вы… везёте контрабанду? – спросил Жюльен.

– Нет! – засмеялся доктор. – Это… для выставки! В Афинах! Я – куратор!

– А почему в записях таможни – нет этих предметов?

– Потому что… я их ещё не декларировал! Я сделаю это в порту!

– А мадам Дюпре знала?

Доктор замолчал. Потом – сел.

– Да. Она… угрожала. Сказала, что сообщит властям. Если я не заплачу ей.

– Сколько?

– Десять тысяч франков.

– Вы заплатили?

– Нет. Я решил… она блефует.

– А вчера? Вы были у неё?

– Нет! Я был в баре! С капитаном!

– Капитан подтвердит?

– Да! Спросите его!

– А яд? Вы купили цианид в Марселе. Зачем?

– Для экспериментов! Я изучаю древние яды!

– А где чек?

– Я… потерял.

– А где сам яд?

– Я… использовал.

– Всё?

– Да. Всё.

– Когда?

– Неделю назад.

– Докажите.

Доктор не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.

Жюльен подошёл к столу. Открыл ящик. Там – бумаги. Квитанции. Одна – на цианид. Дата – три дня назад.

Он показал квитанцию доктору.

– Это… не моя.

– А чья? Имя – ваше. Подпись – ваша. Аптека – в Марселе. Дата – 21 июня. То есть… за два дня до отплытия.

Доктор побледнел.

– Я… не помню.

– Тогда вспомните, где вы были вчера между 22:30 и 23:00.

– В баре! С капитаном!

– Капитан сказал, что вы ушли в 22:15.

Доктор замер.

– Что?

– Я спросил капитана. Он сказал: «Доктор ушёл в 22:15. Сказал, что устал».

– Он… ошибся.

– Или вы.

Жюльен