Не официально. Не как допрос. Как… беседа. За чаем.

Капитан помог – лично пригласил каждого, сказав, что «месье Бельфонтен хочет задать пару вопросов для отчёта».

Они пришли. Все. Арман – в новом костюме, с сигарой. Элени – в чёрном, с опущенными глазами. Доктор Пападопулос – с книгой под мышкой. Теодора – с бокалом шампанского. Уиттл – с моноклем и трясущимися руками.

Жюльен сидел в центре. С чашкой чая. С блокнотом. С улыбкой.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Я хочу прояснить кое-что. Чтобы избежать… недоразумений.

– Мы здесь не для чаепитий, – буркнул Арман.

– А я здесь – для правды, – спокойно ответил Жюльен. – И правда начинается с вопроса: кто из вас знает греческий?

Тишина.

– Я, – сказал доктор.

– Я, – тихо сказала Элени.

– Остальные?

– Нет, – сказал Уиттл.

– Нет, – сказала Теодора.

– Нет, – добавил Арман.

– Интересно, – улыбнулся Жюльен. – Потому что в каюте мадам Дюпре – записка. С греческими буквами. Α Μ Ε Σ Τ Ι. Вы знаете, что это значит?

– Это… шифр, – сказал доктор. – Первые буквы имён. Α – Арман. Μ – Мэрион. Ε – Элени. Σ – я, Спирос. Τ – Теодора. Ι – Ирвинг. Получается… «Μέστη». Почти. Но не совсем.

– А что значит «Μέστη»? – спросил Жюльен.

– «Та, что мстит», – тихо сказала Элени.

Все посмотрели на неё.

– Откуда ты знаешь? – спросил Арман.

– Потому что… это моё имя. Почти. Моё настоящее имя – Мэсти. Мэсти Вандербильт. Мэрион… украла его. Вместе с жизнью.

Тишина. Густая. Тяжёлая. Как морская вода в штиль.

– Ты… мстила? – спросил доктор.

– Нет, – сказала Элени. – Я хотела. Но не сделала. Потому что знала – все подумают, что это я. А я… не хочу в тюрьму. Я хочу… быть собой.

– Тогда кто? – спросил Уиттл.

– Я думаю, – сказал Жюльен, – что убийца – среди нас. И он… или она… оставили эту записку. Чтобы сбить следствие. Или… чтобы указать на другого.

– Но зачем? – спросила Теодора.

– Потому что убийца – умный. Он знает: если все подозреваемые – под подозрением, то правда… теряется. Как иголка в стоге сена.

Он посмотрел на каждого.

– Но я найду её. Потому что я не ищу убийцу. Я ищу… того, кто знал, что Мэрион знает. И кто не мог позволить ей жить.

Он сделал паузу.

– До вечера. Подумайте. Если кто-то вспомнит что-то – приходите ко мне. Дверь открыта.

Он вышел. Оставив их одних. С чаем. С тишиной. С… страхом.

В 18:00 он сидел в своей каюте. Пил абсент. Смотрел в окно.

Стучали. Три раза. Тихо.

– Войдите.

Дверь открылась. Вошла Элени.

– Месье Бельфонтен… я должна вам кое-что сказать.

– Говори.

– Я… не всё сказала. Вчера вечером… я не сразу ушла. Я… вернулась. Потому что забыла перчатки. Я вошла в каюту… и увидела. Её. На полу. И… его.

– Его? – Жюльен нахмурился. – Кого?

– Месье Уиттла. Он стоял над ней. Держал бокал. И… плакал.

– Ты видела, как он её убил?

– Нет. Я ушла. Быстро. Я испугалась. Я подумала… он убийца.

– Почему ты не сказала раньше?

– Потому что… я хотела, чтобы его повесили. За неё. За сестру. За всё.

– А теперь?

– Теперь… я думаю, он не убивал. Он плакал. Убийцы… не плачут.

Жюльен кивнул.

– Спасибо. Иди. И… больше никому не говори.

Она кивнула. Вышла.

Жюльен остался один. Долго сидел. Думал.

Потом – достал блокнот. Написал:

Новая версия: – Уиттл был в каюте. Но не убивал. Пришёл позже. Нашёл тело. Испугался. Плакал. – Значит, убийца – кто-то другой. Кто был там раньше. – Кто? Арман? Теодора? Доктор? Или… Элени всё-таки лжёт?

Он закрыл блокнот. Выпил абсент. Посмотрел на море.

– Ты играешь со мной, убийца, – прошептал он. – Но я… тоже умею играть.

И в этот момент – впервые за день – он улыбнулся.

Потому что знал: игра только начинается.

А он – любит игры.

Глава 6. Признание в баре

Вечер на «Одиссее» наступал медленно – как будто море не хотело отпускать день. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая волны в медный, почти винный оттенок. Воздух был тёплым, с лёгкой прохладой – как дыхание женщины, которая знает, что её слушают. Музыка из салона лилась на палубу – мягкий джаз, чуть хриплый, как голос певицы, что поёт не для славы, а для себя.

Жюльен Бельфонтен не спешил. Он знал: в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает. Особенно когда убийца – умный. Очень умный. И оставил след. Не один. А целый алфавит.

Α Μ Ε Σ Τ Ι

Шесть букв. Шесть имён. Шесть подозреваемых. И – одно слово. Почти слово. Почти правда.

Он сидел в баре. Не потому, что хотел пить. А потому, что бар – лучшее место, чтобы слушать. Люди говорят больше, когда думают, что их не слышат. Особенно – когда пьют.

Он заказал абсент. Без сахара. Без льда. Просто – чистый, горький, как правда. Бармен – пожилой грек с усами и печальными глазами – поставил бокал перед ним, кивнул и отошёл. Он знал: месье Бельфонтен – не для разговоров. Он – для наблюдений.

Жюльен смотрел на пассажиров. На их руки. На их глаза. На то, как они держат бокалы. Как отводят взгляд. Как нервно смеются, когда кто-то вдруг громко чихнёт.

Он ждал. Потому что в таких делах – спешка убивает. А терпение… раскрывает.

Первым в бар вошёл Ирвинг Уиттл.

Он выглядел так, будто не спал три ночи. Или спал – но не один. В руках – стакан виски. В глазах – страх. Он сел за дальний столик. Поставил стакан. Потёр запястье – там, где был след от браслета.

Жюльен не подошёл. Он просто смотрел. Пил абсент. Считал секунды.

Через десять минут Уиттл допил виски. Поставил стакан. Вздохнул. Потом – вдруг встал. Подошёл к стойке. Заказал ещё. И – неожиданно – сел на табурет рядом с Жюльеном.

– Месье Бельфонтен, – сказал он, не глядя на него. – Вы… не поверите, но я хочу поговорить.

– Я всегда верю тем, кто хочет говорить, – спокойно ответил Жюльен.

Уиттл вздохнул. Выпил половину нового стакана. Поморщился.

– Я… не убивал её.

– Я знаю, – сказал Жюльен.

Уиттл резко обернулся.

– Что?

– Я знаю, что вы не убивали. Вы пришли позже. Нашли тело. Испугались. Плакали. Элени видела вас.

Уиттл побледнел.

– Она… сказала вам?

– Да. Сегодня. Днём.

– Почему… она не сказала раньше?

– Потому что хотела, чтобы вас повесили. За неё. За сестру. За всё.

Уиттл