— Вы же говорите — два раза в год. — Новиков почувствовал, что начал раздражаться. Это как собирать разорванную в клочья газетную статью. Да ещё вымокшую в унитазе.

— Местные ходят вон туда, — Кристина, всё ещё улыбаясь, указала в противоположную сторону. — Там что-то вроде жертвенника или священного камня. Осталось от кладбища, вот по старой памяти туда и несут еду на помин.

— А вы куда направляетесь? — прямо спросил Новиков.

— Обойду болото и погуляю по роще. Весна, красиво. Всё цветёт. — И Кристина достала из вязаной сумочки блокнот и пенал с цветными карандашами. — Наброски сделаю.

— А где избушка? — спросил Новиков, припомнив какую-то местную страшилку.

— Вон там, — дёрнула головой Кристина. — А вам зачем?

— Любопытно.

— Пойдёмте, покажу. Только издалека.

Кристина развернулась и пошла к лесу. Крайние дома скоро остались позади, как и грунтовая дорога. Вдвоём художница и следователь подошли к густой кромке леса, шумевшего свежей листвой.

Кристина смело прошла под раскидистой плакучей ивой и свернула направо. Новиков топал следом. Под ногами мягко проминался мох и хрустели старые тонкие ветви. Скоро заросли стали гуще, приходилось пригибаться и то и дело отводить ветви с пути. Стопы стали потихоньку увязать в высокой густой и влажной траве. Солнечные лучи сюда почти не доставали, лишь изредка расчерчивая чащу золотистыми полупрозрачными полосами. Из-за сумрака здесь было ещё и холоднее, чем везде, так что Новиков даже засунул руки в карманы.

— Вон, смотрите. — Кристина остановилась и отодвинула длинные ивовые ветви.

За деревьями раскинулась большая изумрудная поляна, в самой середине которой — словно старый трухлявый гриб, почерневшая избушка без окон и с низкой крышей.

— Изба смерти, — прошептала Кристина, остановившимся взглядом глядя на домушку. — Передержка для покойников. Смотрите, даже мостик ещё сохранился.

Действительно, по яркой лужайке к избёнке вёл узкий деревянный мосток.

Налетел порыв ветра, сочная зелень пошла волнами, мостик наклонился, будто бумажный листок, раздался скрип.

— Она как будто дышит, да? — Кристина так и таращилась на избу.

— Зачем дорожка, интересно, — тихо проговорил Новиков, наблюдая, как зелень колыхалась волнами.

— Так это чаруса.

— Что? — переспросил Новиков.

— Чаруса, — повторила Кристина, не оборачиваясь. — Кажется, что это просто лужайка, но на самом деле это топь. Если ступить на эту траву, провалишься в трясину. Засосёт. Говорят, тут уже много людей сгинуло. Представляете, они так и застыли там, в мутной жиже. Навсегда.

Ясно, это ещё одна причина нежелания местных бродить по лесу. Которая, правда, на Кристину впечатления не производит.

— А где запрещающий знак? — спросил Новиков, мечтая убраться подальше от избушки, застрявшей посреди трясины.

— Это надо вернуться и всё обойти большим крюком. — Кристина развернулась и пошла прочь от болота с избёнкой. — Ещё говорят, тут ходят ожившие мертвецы, но это, наверное, из-за домика. И старой ямы с покойниками. Только она совсем деревьями заросла, уже и не найдёшь, даже если очень захочешь. Правда рельеф сохранился — видите, всё холмами идёт? Это те самые могилы. А ещё тут вроде как есть чудовища.

Чудовища много где есть. Проблема в том, что обычно их сразу и не распознаешь, так хорошо маскируются. Чаще всего — под приличных интеллигентных людей. Говорить этого вслух Новиков не стал.

— Часто ваш отец проводит опыты дома? — спросил Новиков, когда молчание тянулось уже минут десять.

— Бывает, — пожала плечами Кристина. — Я, правда, в химии ничего не понимаю. Но воняет пакостно. Вы не думайте.

И художница замолчала.

— О чём не думать? — спросил Новиков, когда она фразу так и не продолжила.

— Что он диссидент. Это неправда. Так, заигрался, и всё.

— Где ваша мама?

— Она врач, разрабатывает программы реабилитации в санаториях в Крыму и на Кавказе. Не повезло ей с родственниками, да? — Кристина криво улыбнулась.

Новиков в ответ только хмыкнул. Как можно так говорить про родных. Он бы своих ни за что не бросил. Его семья, правда, — простые колхозные работяги, им в диссидентство играть некогда.

Они снова вошли в лес, только теперь кругом не было густых зарослей деревьев, лишь высокая трава да кусты. Кристина шла, поднимая ноги, травы цепляли подол её платья. Тропинок здесь тоже не было.

— Вы знали убитых? — спросил Новиков у спины художницы.

— Не так чтобы очень хорошо, — ответила Кристина через плечо. — Они в моей группе не занимались, а я в самодеятельности не участвую.

Кристина фыркнула и пошла дальше. Скоро показалась просторная полянка без кустов, зато с мягкой изумрудной травой.

— Это тоже обман? — спросил Новиков, притормаживая.

— Нет, — покачала головой Кристина и смело пошла по лужайке. — Просто полянка.

Странная это была полянка — почти идеально круглая, без кустов и деревьев. Будто кто-то специально выровнял края и засеял всё травой. А в самой середине торчала труба с прикрепленной металлической табличкой.

— Проход воспрещён, — прочитал Новиков трафаретные буквы. Осмотрелся — ни заборов, ни колючей проволоки, ни знаков высоко напряжения. — И что бы это значило?

— Кто знает, — пожала плечами Кристина. — Говорят, тут тоже была скудель. Это яма с покойниками, вроде братской могилы. Только там не солдаты, а те, у кого не было родственников, неопознанные, нищие, приезжие или умершие от эпидемий.

— Так вроде останки перезахоронили. — Новиков припомнил, что нечто подобное уже слышал.

— Погода меняется. — Кристина смотрела на небо, где быстро плыли подсвеченные солнцем облака, а весь горизонт уже затянуло белёсой дымкой.

Новиков же рассматривал запрещающий знак. Труба хоть и новая, но уже погнутая. А саму табличку пересекали косые глубокие царапины. Тонкие, но краску и металл прорезали.

Глава 6. Мутанты

Ночью Новиков неожиданно проснулся из-за музыки, звучавшей с улицы. Поднялся, подошёл к окну и обомлел — в палисаднике их дома, прямо у бельевых верёвок танцы устроила чудна́я троица: бабуля в бордовой вязаной шали и берете в тон, тощий высоченный мужик в узком брючном костюме со шляпой и… Новиков не поверила глазам и присмотрелся. Нет, точно. Это была здоровенная щука. С огромной, будто металлической чешуёй и плавниками, больше похожими на мощные лезвия военных ножей.

И музыка какая-то необычная — неприятный тунц-тунц-тунц. Зато танцующим всё, похоже, нравилось — бабушка лихо отплясывала чарльстон, тощий вообще весь ходил ходуном, будто это не человек, а огромная кукла на шарнирах. И ещё рыбина изгибалась всей тушей, подпрыгивая на хвосте в такт «музыке». И вдруг здоровяк повернулся прямо к Новикову и приветственно приподнял шляпу. Из-под полей, вместо лица, на Новикова уставился белёсый череп с пустыми глазницами, чёрными провалами ноздрей и