— Видал я, как ты разобралась… Едва выжила!

От таких слов у Нины будто оборвалось что-то в груди. Губы ее дрогнули, перед глазами вновь встали проклятое подземелье и грубый стол в темных пятнах. Она подняла взгляд на коновала, собралась ему ответить, но не смогла найти слов.

Демьян, поднял руки, шагнул к ней. Нина отшатнулась, боясь, что он сейчас вышвырнет ее отсюда. Вот позор-то будет, если увидит кто. Когда он резко схватил ее за плечи и притянул к себе, Нина охнула от неожиданности, чувствуя, как соскальзывает с головы мафорий, как колотится сердце, вырываясь из груди. Он прижал ее, пробормотал едва слышно:

— Прости. Тебе мрак пережить пришлось, грешно было напоминать об этом. Я ждал тебя, к аптеке ходил. Думал, уже не увижу боле. А ты пришла и сразу о Галактионе своем.

С трудом переведя дыхание, Нина замерла. Демьян вздохнул, будто борясь с чем-то в душе. Коснувшись губами ее виска, прошептал:

— Не уходи.

Как тут уйти, если его руки уже обхватили ее спину, гладя сперва ласково и бережно, потом настойчивее. Он осторожно потянул платок с ее волос, выпуская на свободу упрямые локоны. Уронив корзинку, она просунула ладони под его плащ, ощутив через тунику выпуклые, что морские канаты, мускулы. Внутри будто поднялась жаркая волна, от которой ослабли колени. Демьян молча подхватил ее на руки и унес в свою каморку, плечом небрежно толкнув дверь. Солнечный луч проник через окошко под потолком и, играя пылинками, коснулся ручки брошенной корзинки.

Не скоро очнувшись от любовного угара, Нина ахнула. Сколько времени она уже тут? Галактиона так и не проведала, до аптеки не добралась. Торопливо села, набросила тунику, принялась увязывать волосы. Демьян смущенно оглядел свою каморку, произнес:

— Да, в убогие палаты я тебя затянул. Ты уж не обессудь. В иной раз уже в доме привечать буду.

— У тебя дом есть? — удивилась Нина. Поняла тут же, что вопрос ее прозвучал глупо. Если правду говорят, что он почтенным лекарем был, значит, и дом у него где-то есть.

Пожав плечами, Демьян ответил:

— Давно я там не был. На ипподроме поселился. Одному мне большего и не надобно.

Перегнувшись за скамью, он достал сверток, обернутый чистой холстиной, протянул Нине.

— Возьми, это я тебе хотел отдать. Заказал доброй мастерице, сказал, что нужно, чтобы не хуже, чем у патрикий была.

Она настороженно отбросила холстину и удивленно застыла, уставившись на синюю ткань, осторожно развернула. Это оказалась стола из смеси льна и шелка, с затейливой вышивкой, с широкими, как у патрикий, рукавами. Нина подняла глаза на Демьяна. Он смущенно произнес:

— Ты же из-за меня тогда в навоз угодила. Прости меня. Я же шагнул к тебе, помочь хотел, да этот банщик наперерез кинулся. Знал бы, что он и есть Мясник, тогда бы его и придушил…

Нина не нашлась, что ответить, сложила столу, завернув снова в холстину. Смутившись, огляделась в поиске мафория. Взгляд ее упал на плетеный короб, стоящий в углу. Тот самый, что остался тогда в подземелье. Она застыла, не в силах отвести от него взгляда. Демьян, поняв, куда она смотрит, произнес:

— Мы потом вернулись в тот подвал. Захар помог этого зверя убрать.

— Вы его оттуда вынесли? — Голос Нины дрожал.

— Много чести. Там была забранная решеткой труба, что в море выходит. В коробе ключ нашелся. Туда и скинули.

Нина ахнула:

— Значит, он туда же и девиц спускал. — Она закрыла глаза на мгновение, борясь с подступившей к горлу желчью. Ей стало холодно, она обхватила себя руками. Демьян поднялся, взял брошенный на пол плащ, набросил Нине на плечи. Подвинув к ней короб, сказал:

— Вот погляди. — Он откинул крышку и достал небольшой промасленный мешочек. Высыпав из него что-то на ладонь, он протянул руку к Нине. Почерневшие колоски с тонкими торчащими из них палочками. Та самая рожь, которой коня травили. Нина подняла на него глаза:

— Дикую рожь, я слыхала, используют для изгоняющих дитя зелий. Только зачем они ему? Он же тех, кто хотел от бремени избавиться, убивал. И зелье не готовил даже. — Она наклонила голову. — Я поняла, почему они к нему сами шли. Сперва по старинке в калидариуме сидели до одури, надеясь, что само дите скинется. Он встречал таких девиц на выходе, обещал изгоняющее плод снадобье приготовить. Потом одурманивал и резал.

— Как же он узнавал, кто из них в тяжести?

— Есть у него в подвале оконце, что во фригидариум выходит. Через него все разговоры слышны. А ежели встать на что-то, то и подсмотреть можно. Нетрудно знающему лекарю заметить, что девица в тяжести. Так их и отлавливал, видать, помочь предлагал. — Она помолчала. — А вот зачем он эту рожь коню подложил — непонятно. Чей конь-то это?

Демьян нахмурился:

— Халого к нам димарх венетов поставил. Конь молодой, сильный, а главное — хорошо возницу слушается. Знаешь, бывают сильные, но норовистые. А такого, как Халый, найти трудно. Он и в квадриге, и в биге[77] хорош. То, что дикую рожь ему подсунули, — вина конюхов. Нередко конкуренты коней травят. Галактион твой и недоглядел. Сам знает, что заслужил наказание, так что зря ты тогда вмешалась.

Нина вздохнула:

— Старая Клавдия однажды упомянула, что Ерофей разговора с димархом прасинов удостоился. Видать, тот и подкупил банщика, зная, что он на ипподроме бывает.

— Надо о том доложить Стефану немедля. И эпарху тоже, — поднялся Демьян. — Пойдем, я тебя провожу, а после эпарху прошение подам.

Нина покачала головой:

— Никакого прошения нельзя подавать. То теперь дворцовая тайна. Ерофея надо позабыть и не вспоминать ни о том, что в переходах подземных произошло, ни о том, что он девиц губил. Ты слыхал ведь, что глашатаи объявляли? Наследник Мясника сам нашел да девицу спас.

— Вот так-то душегубы только множатся, понимая безнаказанность. Для того ли законы написаны? — сердито возразил Демьян.

— Не стану с тобой я о законах спорить, — вздохнула Нина. — Только сам знаешь: с сильным не бранись, с богатым не судись. Нам под колеса их золотых колесниц попадать не следует. Да и не станет эпарх никого слушать, ему согласие с дворцом важнее правды.

Увидев торчащий из короба пергамент, она потянула его на свет:

— Что это?

— Карты из жилища банщика, — ответил Демьян, помогая ей их развернуть. — Получше той, что мы использовали, пока за тобой шли. С той, если бы не нюх твоего подмастерья, долго бы еще плутали. А на этой еще и ходы вокруг цистерн начертаны. И до ипподрома, и до церквей, и