— Помнишь, ты рассказал, что Агафье немоглось. Так я подумала, что ее тоже травить могли. Уже во дворце, когда по картам поняла, что цистерны с банями тоже соединены, вспомнила про клепсидру в бане. Ведь там добавь воды или камень положи, чтобы отверстие-то закрыть, откуда капает, и будет время до полудня. А на самом деле она позже пришла. Так вот он и обыграл нас. Да и за девицами, которые в калидариуме пытались от бремени избавиться, следил. А иначе откуда бы душегуб прознал, что они в тяжести? Мог еще, верно, от Клавдии узнать, так тогда опять же к бане нить тянется.

Она помолчала. Вздохнув, произнесла:

— А что ты не смог прийти к ипподрому — не вини себя. Фока ведь мне рассказал, что отравить тебя пытались. Хвала Господу, что обошлось.

— Я лишь благодаря нашему с тобой тогда разговору понял, что меня беленой отравили. Потому и пил молоко, как ты говорила. Если бы не пришел ко мне Лука Гидисмани, не разговаривали бы мы сейчас. — Никон покачал головой.

Фока громко фыркнул, но промолчал. Нина бросила на него удивленный взгляд, сказала, обращаясь к Никону:

— Хорошо, что почтенный Гидисмани к тебе пришел. Он только к самым богатым и знатным сам ходит. Видать, хотел оказать тебе почтение.

Из угла донеслось сердитое неразборчивое бормотание. Нина нахмурилась:

— Ты прости моего подмастерья, почтенный Никон. Не пойму, что на него нашло. Никак сам он белены объелся.

Никон покивал, сказал Фоке:

— Ты, парень, видать, чем-то поделиться хочешь? Если память меня не подводит, ты тоже тогда прибегал, пытался мне какое-то снадобье влить. Я сам плохо помню, Евдокия рассказала, что чем-то черным меня напоить хотел.

Нина произнесла удивленно:

— Черное — это, видать, прокаленный уголь. Это при отравлениях тоже можно использовать. Но не знала я, что Фока тебе помогать пытался. Мне он о том не доложил. До меня лишь слухи дошли, что Гидисмани тебя спас.

— Спас он, как же! Почтение оказал! — не выдержал Фока. — Да этого толстяка Павлос за шкирку приволок. И то уже после того, как я сперва уголь в страждущего влил, а потом и бобовую настойку дал. А тот пришел со своими корнями девясила, для белены бесполезного! Еще и меня выгнал, обзывался не по-божески.

— Это что же? Ты настой из калабарских бобов ему дал? — Нина уперлась кулаками в бока. — Да я сама еще не знала, сколько давать можно!

— Вот теперь проверили и знаем. — Фока смущенно почесал затылок. — Если противоядие у нас было, неужто ты хотела, чтобы я дал почтенному Никону умереть?

Нина прикусила язык. Не дело подмастерья при посторонних отчитывать. Вот выпроводит Никона и навешает наглому отроку оплеух. Если дотянется. Она торопливо повернулась к Никону:

— Вот ведь вырастила подмастерья на свою голову. Но ты не думай про него дурное, почтенный. Средство то, что он тебе дал, проверенное, известное. А то, что он дозу правильно угадал, так, верно, Господь его направлял.

Сикофант помрачнел, отставил чашу с недопитым вином. Бросил Фоке:

— Ну-ка выйди, парень. Мне с твоей хозяйкой потолковать надо.

Подмастерье не двинулся с места, перевел взгляд на Нину. Она нахмурилась, собираясь кое-что сказать, но в дверь постучали. Фока кинулся открывать. На пороге стоял Демьян, держащий в руках сверток, из которого доносился аромат свежей сдобы. Видать, пришел прямиком из пекарни Гликерии. Увидев в аптеке Никона, он нахмурился, шагнул в комнату. Произнес, вопросительно глядя на растерявшуюся Нину:

— Ежели ты занята, так я на дворе подожду. А ежели помощь нужна, так только скажи. — Он расправил плечи.

Она не успела ничего ответить, как Никон, бросив на нее взгляд, в котором была не то боль, не то обида, рявкнул пришедшему:

— Как ты посмел врываться сюда? Я веду допрос аптекарши, убирайся. И подмастерья этого наглого забирай!

Демьян задержался взглядом на фибуле, подтверждающей принадлежность Никона к службе эпарха, промолвил неспешно:

— Ты, видать, тот самый сикофант, которого Нина у ипподрома ждала. И, не дождавшись, попала в лапы Мяснику. Слыхал я про тебя.

Никон задохнулся от ярости, произнес:

— Меня отравили. Про то, что Нина к Мяснику попала, — забудь! Мясника наследник отловил и зарубил. А ты, видать, тот коновал, о котором город судачит, что с ее подмастерьем по подземельям бегал и продажных девиц искал?

Коновал повернулся к Фоке:

— Ты, парень, выйди. И Нину с собой забери. Нам поговорить с почтенным сикофантом надобно.

Подмастерье усмехнулся, бросил взгляд на хозяйку. Она не выдержала:

— Лучше вы оба, почтенные, убирайтесь из моей аптеки. Недосуг мне на петушиные бои смотреть! И в своем доме не позволю никому ни меня, ни моего подмастерья выгонять!

Демьян растерялся:

— Ты не горячись, Нина. Я ж тебя защитить хочу.

— Чем ты-то ее защитить сможешь? — презрительно бросил Никон.

Едва он вымолвил эти слова, как на пороге появился еще один посетитель. Увидев его, Нина плюхнулась на скамью, пробормотав:

— Видать, я чем-то сегодня Всевышнего прогневала.

Одноногий декарх, опираясь на деревянный костыль, прищурился:

— Не знаю, Нина, от чего тебя тут почтенные горожане защищать собрались. Но если я чем могу помочь, то ты лишь скажи.

Демьян и Никон уставились на вошедшего, переглянулись. Перевели взгляд на Нину. Она поднялась:

— Спасибо, что спросил, почтенный Прохор. Не от кого меня защищать, кроме как от защитников. Ты тут по какому делу? Я для ноги мазь недавно посылала к тебе. Неужто закончилась?

Тот смутился, посмотрел на недовольно смотрящих на него мужчин. Но, расправив плечи, произнес:

— Я отблагодарить тебя пришел, Нина. За то, что ты меня выхаживала да, поступившись своей репутацией, у моего ложа ночь провела… — Он запнулся, заметив, как дернулся Демьян. Продолжил, глядя на растерянную аптекаршу. — Я пришел тебя под венец звать.

Нина молчала, пытаясь найти слова. Прохор продолжил:

— И не смотри, что я убогий. Мне пенсию назначили добрую, да дом у меня недалече свой есть. Я тебя от людских слухов защитить смогу. — Он положил руку на короткий меч на поясе. — Да и от назойливых защитников тоже.

— А как же девица, что с тобой осталась? — не зная, что еще сказать, выпалила Нина. Имя Хлои она произнести побоялась.

Декарх покраснел, опустил взгляд:

— Она готова была со мной под венец идти, не убоявшись одноногого. Но не мог я ее взять, ответив тебе черной неблагодарностью.

Нина прижала ладони к груди:

— Почтенный Прохор, какая же то неблагодарность? Я людей выхаживаю, это мне, как аптекарше, положено делать. Ежели каждый, кому я помогала, на мне жениться хотел, так очередь до самого милия уже стояла бы. Не связывай себя