недавно Светлана Петровна напомнила мне об этом. А я знал, да забыл почему-то. Я тогда еще запросил из Москвы все, что касалось Леонида Тарасовича. Понятно, что никто бы мне ничего не дал, но у меня сокурсник как раз в архив после распределения попал: на цифровые носители все бумаги переносит. Он-то и помог. Так я узнал, что, когда Пащенко трудился в префектуре на высокой должности, на него жаловались подчиненные ему девушки, которых он заставлял позировать ему в своем кабинете в одном белье. А какая-то из них уверяла, что Леонид Тарасович угрожал ей ножом… А еще есть агентурные сведения, что он общался с Железняком, на которого тогда работала бригада киллеров Саши Аксайского…

— Все! — прервал его генерал-майор. — Давай отделять все-таки мух от котлет. Перед Леней Пащенко ты извинишься. Это даже не обсуждается! И тему с ним мы закроем, то есть уже закрыли: он никакой не преступник. Возможно, мужик со своими тараканами, но это их внутрисемейное дело — кто по квартире в чем ходит. А ты начинаешь повторять, что одна баба сказала другой, и к делу хочешь это пришить… Мы сейчас о другом. Убита молодая красивая женщина — твоя одноклассница, между прочим. На подозрении опять твой друг. И ты опять хочешь его выгородить. Мой совет: не лезь в это дело! Тебе расти по службе надо… Кстати, вчера отправили представление на присвоение тебе очередного специального звания — подполковник полиции. В конце лета заберу тебя к себе, станешь заместителем начальника следственного управления… В ноябре после Дня полиции замначальника областного следственного управления полковник Хрунов уходит на пенсию, потому что сколько уже можно штаны протирать, а ты на его место. Дошло до тебя? В неполных тридцать два года на полковничьей должности оказаться! Другие об этом даже мечтать не могут. А тебе на блюдечке все достается…

— Ладно, — не выдержал Василий, — я тебя понял. Но мы тут разберемся, что к чему.

— Без вас уже разобрались. Твое дело дружка своего взять и сдать с рук на руки, чтоб послужной список себе не портить. — Петр Васильевич посмотрел на часы. — А мне возвращаться надо. К двум ночи, возможно, попаду домой, а уж выспаться точно не успею… Кстати, ты интересовался недавно, откуда у Шашнева золотые часы «Ролекс». Я вспомнил… Это ему как раз Пащенко подарил на пятидесятилетие, сказал, что ему они не нужны… Шашнев брать их не хотел, мол, это похоже на взятку… Но как-то они решили этот вопрос. Ты же понимаешь. Так вот мы с Шашневым — большие приятели, я в его доме бывал не раз, в бане вместе сидели. А тебе теперь с Пащенко дружить как-то надо: он ведь теперь полновластным хозяином города будет… В общем, давай-ка на днях, а лучше прямо завтра, заскочи к нему и принеси свои извинения.

— Принесу, — пообещал Василий.

Генерал-майор открыл дверь, но не вышел в коридор, а произнес громко:

— И передай эксперту своему Масленникову, чтобы он подобных провокаций с манекенами не устраивал! А то я его лично пинком под зад! Пойдет у меня арматурщиком на кирпичный завод. И то, если возьмут!

Потом посмотрел на сына:

— Ну, что, командуй, чтобы Леонида Тарасовича поскорее того самого…

Василий тут же по селектору связался с дежурным по отделу и приказал отпустить задержанного. Поднялся, надел фуражку и посмотрел на отца:

— Пойдем, товарищ генерал-майор. Посмотрите, как я извиняться буду.

Адвокат забрал подозреваемого, и, проходя мимо отца и сына, поздоровался с генералом за руку, а на его сына даже не взглянул, словно его здесь не было вовсе. Пащенко шел рядом с ним спокойный, не злой и не радостный — может быть, даже несмотря на черную куртку с капюшоном, по-деловому выглядел, как будто собирался выступать на трибуне. И все-таки, уже оказавшись в коридоре, в конце которого маячила дверь выхода на свободу, Леонид Тарасович обернулся, посмотрел на Василия и усмехнулся весело. И удалился, ничего не сказав и не попрощавшись.

Василий проводил отца до служебного «БМВ». Генерал сел за руль и включил проблесковые маячки. Потом опустил стекло и сказал:

— Старайся тут! Я подполковником стал в тридцать пять лет. Все тогда удивлялись. Но ты все равно молодец! И Лиза твоя молодец.

Он рванул с места. Вася смотрел ему вслед, а когда «БМВ» скрылся из глаз за поворотом улицы, достал мобильный и набрал номер.

— Татьяна Михайловна. Это опять Василий Колобов. Вернулась Настя? И не звонила? У нас ее приметы уже передали патрульным машинам, если они ее встретят, то обязательно домой доставят… Не надо волноваться: ничего с ней не случится… Еще кое-что, и это уже просьба. Сейчас домой вернется Леонид Тарасович: не рассказывайте ему, что я заходил к вам с вопросами.

Глава двадцать четвертая

Солнечным и теплым июньским утром — в час, когда совы еще спят, а жаворонки уже давно разлетелись по своим рабочим местам, в одном провинциальном, но отнюдь не затрапезном городке, у входа в ресторан «Не горюй!» остановился сверкающий полировкой красный «шевроле корвет» с открытым верхом. Сидящая за рулем молодая женщина в темных очках и в красном платье посмотрела на свое отражение в зеркале заднего вида, поправила прическу и вышла из автомобиля. Затем еще раз глянула на свое отражение — на сей раз в тонированном стекле водительской двери. Пальчиками потрогала прическу, улыбнулась своему отражению и шепнула:

— Хороша!

Повернулась, чтобы подойти ко входу, и увидела у стеклянных дверей импозантного мужчину лет пятидесяти с немного растрепанными волосами, но зато в белом пиджаке-блейзере и с алым немного приспущенным галстуком. Мужчина смотрел на даму восторженными глазами и, когда та подошла, обратился к ней:

— Mi scusi, signore. Ma sei così bella che non posso fare a meno di esprimere la mia ammirazione per te. Permettetemi di dire che non c'è nessuno più bello di voi al mondo…[8]

Он замолчал, а женщина помахала ладошкой кому-то, кто видел ее из ресторана. После чего повернулась к мужчине и улыбнулась ему:

— Ну, что же вы замолчали, бамбино? Продолжайте: мне нравятся комплименты на итальянском.

Молоденький официант открыл дверь, запуская внутрь женщину в красном, а та повернулась к итальянцу и махнула ему рукой:

— Ну, что встали? Заходите! Как у вас там говорят: «Престо, престо!»[9]

— О-о! — удивился иностранец. — La signora conosce l'italiano![10] Брависсимо!

Он пропустил даму, а потом вошел и сам, кивнув официанту:

— Бон джорно!

Они вошли в зал.