— Я это тоже исполняю. Когда учился в джазовом училище, мы подрабатывали на танцах. У нас был квинтет: рояль, ударные, контрабас, гитара и саксофон. Нам часто заказывали эту популярную тогда мелодию. Я выдавал неплохую импровизацию, танцующие останавливались и аплодировали. И я был счастлив — мне казалось, что это уже признание, от которого один шаг до мировой славы. Ребята так и продолжают до сих пор выступать, но уже с другим саксофонистом… Разъезжают по разным джазовым фестивалям… Так о чем вы беседовали с Пащенко?

— Ни о чем: он сказал, что помнит меня и что у него с моим мужем были какие-то дела…

— Он вообще деловой. Я знаю, что Шашнев — это наш глава — уже много-много лет как вытащил его из Москвы и говорил, что у этого парня есть хватка и очень-очень большие связи. Он же ему и невесту подыскал. Она работает на кирпичном заводе. Замужем ни разу не была, но у нее есть дочка… И об этом мы тоже, кажется, говорили… И вообще, такое ощущение, что мы прежде уже встречались в других своих жизнях и говорили обо всем, что у нас было и что будет…

— И у меня такое же чувство, — призналась Лариса, — и я не знаю, как выразить словами… Потому что мне грустно сегодня.

— Мне тоже, — признался Александр и предложил: — Давай все-таки сходим куда-нибудь. Праздновать ничего не будем: просто поговорим, отвлечемся и забудем грусть…

Он произнес это и отвернулся, для того, вероятно, чтобы Лариса не поняла, что у него сегодня отнюдь не грустное настроение. И она предложила, понимая, что он не откажется:

— Пойдем тогда в наш ресторанчик. У него и название подходящее — «Не горюй!».

Отправились туда пешком. Лариса шла, забыв про свои каблуки-шпильки, про то, как теперь устают ноги после долгих прогулок, она шагала и ничего не замечала. Люди, которые встречались им по пути, здоровались с Александром и разглядывали его спутницу с нескрываемым интересом. Лариса тоже отвечала на приветствия незнакомых ей людей, а потом спросила Сашу, почему он так популярен в Глинске.

— Потому что меня часто приглашают выступать на семейных торжествах: на свадьбах, на юбилеях. Я ведь играю и на рояле, и на саксофоне, и на гитаре, и на балалайке, если надо. Недавно выдал на балалайке все тот же «Караван» — успех был оглушительный. Один из зрителей даже подпевать начал «Светит месяц, светит ясный…». Но его быстро успокоили…

Дверь была заперта, но подбежал официант Федор и впустил их.

В зале всем коллективом поминали Валю. Расселись вокруг одного столика, а потому, когда освободили места для Ларисы и Саши, им пришлось сидеть вплотную друг к другу. Настроение у всего коллектива было очень печальное, вспоминали убитую буфетчицу: какая она была добрая и отзывчивая. Лариса слушала, выпивала вместе со всеми, но думала об одном: как намекнуть Александру, что она готова прийти вечером к нему домой. Не то чтобы напроситься и прийти, а проводить его до Лукашкина переулка, а потом придумать что-нибудь, чтобы оказаться в его квартирке. Они сидели совсем близко, так что ноги их соприкасались и она чувствовала его тепло, и это казалось сейчас самым главным. Лариса иногда оборачивалась и встречалась взглядом с Александром, и он не отводил своих глаз, она терялась в них, и это было так муторно сладко, что начинало ныть сердце…

Неожиданно позвонила дочь. Лариса Ивановна вскочила и отошла в сторону, чтобы ответить.

— Ты как? — спросила Юля.

— Блаженствую тут, — ответила Лариса.

— А я у папы: мы тут дедушку вспоминаем. Ему ведь сегодня исполнилось бы ровно восемьдесят. Ты разве не помнишь?

— Помню, конечно, — ответила Лариса Ивановна, которая на самом деле забыла обо всем на свете. И от этой забывчивости стало немного стыдно.

И тут в трубке прозвучал голос бывшего мужа.

— Я вдруг вспомнил, как впервые оказался в вашем доме. Мы с Иваном Васильевичем зашли в квартиру, а ты как раз выходила из гостиной. Был яркий майский день, солнце светило тебе в спину. Я даже не разглядел твоего лица — так растерялся, потому что на фоне солнца ты казалась такой худенькой, что у меня защемило сердце и мне сразу захотелось на тебе жениться.

— Вот так сразу? — удивилась Лариса. — Почему ты мне никогда прежде об этом не говорил?

И вдруг все стало на свои места: если бы он об этом рассказал, если бы потом вспоминал момент их первой встречи, то, может быть, и не было бы никогда никакого Дениса — никакой случайной измены, и семейные деньги, скапливаемые на загородный дом, лежали бы в банке.

— Я не помню солнце, — тихо произнесла Лариса.

— А второй раз я испытал это чувство года через три, когда нас пригласили на празднование Нового года: ты танцевала со всеми, кроме меня. Особенно усердствовал начальник отдела инвестиций префектуры округа: такой живчик с дорогими часами на руках. А на столах стояли синие вазы в виде петухов, потому что тогда наступал китайский год Синего деревянного петуха. Все женщины были в синем, а ты в красном, и потому все мужики смотрели только на тебя…

— Я жалею, что так все случилось, — ответила Лариса, хотя именно сегодня она не жалела ни о чем, — я бы так хотела быть сейчас с вами и вместе сходить на могилу отца.

— Мы там были сегодня, — ответил голос дочери. — Принесли цветы и посидели там. Сейчас сидим у папы, поставили на стол портрет дедушки в рамке… Сидим вдвоем… если тебя это интересует. Ты там как?

— Скучаю по тебе. Скучаю по тому, что у нас было. По молодости своей скучаю, по радости, по…

Она не договорила, потому что по лицу ее потекли слезы.

— Пока… — шепнула она в трубку.

Закрыла глаза, а потому не увидела, как к ней подошел Александр и обнял за плечо.

Она повернулась к нему и обхватила его шею двумя руками. И шепнула быстро, боясь захлебнуться слезами.

— Поехали к тебе!

Потом отпустила Сашу, сама направилась к столу, чтобы забрать сумочку и попрощаться.

… — Сейчас меня все винят, — рассказывала Светлана, — за то, что я этот календарь выпустила. Признаю, что дурой была: хотела денег заработать… Но не так же. А потом я не сама это придумала: это мне один знакомый подсказал. Говорит, столько красивых девочек в Глинске: сделай с ними календарь на будущий год. А чтобы календарь быстро раскупался, пусть девочки сфотографируются в белье. У нас ведь фабрика «Белиссимо» открывается: и