— Вам стоит избавить себя от этой отравы. Я видел, как из-за нее гибнут люди.

— Не беспокойтесь, я уже…

В целом Николас не обманул его. Последние сутки он держался без опиума. Любопытство и азарт разгоняли кровь, а страх быть арестованным поддерживал в теле жизнь. Но приближалась разгадка, а за ней ночь. К тому же опиум лежал в кармане пиджака. Так что писатель еще не победил.

Спустя полчаса Петр Алексеевич вынес самовар и не смог поставить на стол из-за разбросанных сломанных деталей. Савелий подскочил и сгреб их в одну кучу, освободив место. Следом появилась Настя, она принесла чашки и блюдца. Среди запасов редактора отыскала пряники, сушки и варенье.

Наступил вечер, и Петр Алексеевич зажег керосиновую лампу.

— Квартиры с электричеством стоят больших денег, — сказал между делом он.

Настроение у всех понемногу улучшилось. На задний план ушли тревоги и мысли о дурной ситуации. Только Николас все еще сосредоточенно возился над устройством. Он уже присоединил к нему шарообразную лампу, которую достал Петр Алексеевич. Но как ни крутил ручку, она не загоралась.

— Прошу к столу, — сказал Петр Алексеевич.

В ту же секунду комнату наполнил яркий свет.

— Получилось! — выкрикнул Николас и убежал вместе с устройством в соседнюю комнату.

Все трое проводили его взглядом. Савелий махнул на него рукой.

— Я видел его в подобном состоянии, полагаю, он даже вас не слышал.

Они сели за стол. Петр Алексеевич поставил перед собой чашку, макнул пряник в чай и собирался его укусить, как в комнату вбежал Николас. Не говоря ни слова, он затушил керосиновую лампу, погрузив всех в темноту. Затем также молча убежал в спальню.

— Савелий, — выкрикнул он из спальни-мастерской, — мне нужна ваша помощь.

Врач посмотрел на Петра Алексеевича, сказав взглядом: «Ох, сейчас что-то будет», и встал.

Николас выглянул, но из-за темноты был виден лишь слабый силуэт.

— Захватите самовар, — сказал он и исчез.

Ничего не понимая, Савелий взял самовар и скрылся вслед за писателем. Тот в свою очередь что-то с трудом, судя по грохоту и кряхтению, вставил в отверстие в стене.

— Отлично, — сказал Николас за стеной, — ставьте его здесь.

Настю и Петра Алексеевича распирало любопытство, но они не смели мешать писателю, боясь, что могут что-то испортить.

— Теперь возьмите это… так… хорошо… крутите…

За стенкой начало что-то щелкать, а в щелях в стене и дверях появились полоски света.

— Крутите, крутите, — требовал Николас, и, судя по свету, врач делал то, о чем его просили.

Наконец, спустя минуту в комнату вошел Николай. Он подошел к стене и снял деревянную заслонку с устройства, которое втиснул в отверстие в стене. В комнату проник луч света. Писатель встал перед ним и натянул белую простыню. Свет заморгал.

— Не переставайте крутить, — скомандовал писатель. Савелий в ответ лишь вздохнул. Но свет вернулся.

Петр Алексеевич посмотрел на простыню и не поверил своим глазам. Пусть мутно, но он видел на ней самовар. Правда, тот висел ножками вверх.

— Как это? — спросил он.

— Обойдите меня и посмотрите.

Они послушались и обошли. На простыне проявилась соседняя комната. Узнать ее было сложно — все-таки писатель создал камеру-обскуру из подручных средств. Но, несмотря на это, очертания угадывались.

— Так и создаются фотокарточки, — сказал он. — Вот только изображение, которое переносит свет, падает не на простыню, а на специальную бумагу.

— Это значит, свет ловит отражение призраков? — с тревогой спросил Петр Алексеевич. По спине забегали мурашки.

— Нет, успокойте свои фантазии, это удел писателей, не редакторов, — пошутил Николас и убрал простыню.

— Достаточно, — крикнул он, и свет погас.

Он зажег керосиновую лампу. По сравнению с ярким светом электрической лампы керосинка горела слабо, но этого хватило, чтобы все увидели красное и взмокшее лицо Савелия.

Николас тем временем вытащил из самодельной камеры-обскуры стекляшку размером с ладонь и закрыл камеру дощечкой.

— Было непросто, — сказал Савелий, вернувшись за стол. Он взял чашку дрожащей рукой.

Петр Алексеевич вернул самовар на стол и скрупулезно осмотрел его. Так, на всякий случай.

Николас поднял перед собой стекляшку с маленьким грязным пятном и посмотрел на него.

— Надеюсь, получилось.

— Что получилось? — с волнением спросил редактор.

— Сейчас увидите.

Он ушел в комнату, где положил стекляшку в блюдце и залил раствором из бутылки.

Затем вернулся и вставил стекляшку в камеру.

— Савелий, надеюсь, вы несильно устали?

— Может, немного отдохнем? — спросила Настя. Ей не столько было жаль Савелия, сколько хотелось провести время с писателем.

— Теперь, когда я на пороге чуда, я не могу ждать ни минуты. — Николас топал ногой от нетерпения. — Ладно, — он не дал ничего ответить Савелию, — я сам буду крутить, а вы по моему сигналу натянете простыню.

— Я сделаю это, — пролепетала Настя.

Но Савелий первым встал и взял белую ткань.

— Идите, я готов.

Николас убежал в комнату. И уже оттуда крикнул.

— Лампа!

Петр Алексеевич сообразил и затушил ее.

Судя по щелчкам из другой комнаты, Николас закрутил ручку, но света не появилось. Он выругался, минуту молчал, потом снова послышались щелчки. На этот раз комнату наполнил свет. Луч ударил сквозь стену.

— Простыня!

Савелий тут же встал перед лучом и растянул руки в стороны. На белой ткани проступило изображение, вот только он не мог понять, что это.

— Ну?! — крикнул из комнаты Николас.

— Не пойму, — крикнул в ответ Савелий.

Петр Алексеевич подошел и посмотрел на полотно.

— А ну-ка сделайте шаг вперед… — Савелий шагнул. — Еще… Так… Стоп!

Редактор с удивлением посмотрел на получившееся изображение, затем на стол.

— Ничего не пойму. Настенька, подойдите.

Девушка побежала и посмотрела на ткань.

— Что там?! Не молчите! — нетерпеливо выкрикнул писатель.

— Самовар, — неуверенно прошептала Настя.

Петр Алексеевич громче повторил ее слова:

— Самовар! Правда, серый и смазанный по краям, но это точно самовар! — Он посмотрел на стол. — Причем мой самовар.

— Отлично, — рассмеялся Николас и бросил устройство. Свет пропал, за ним и картинка на белой простыне.

Вновь комнату освещала только керосинка. Вся компания сидела за столом и увлеченно слушала рассказ писателя.

— Все оказалось просто. Свет способен переносить изображение, а чувствительные к нему вещества могут запечатлеть их.

— Вещества? — спросил Савелий.

— В данном случае немного серебра и яичного белка. Конечно, если бы Петр Алексеевич купил все, о чем я его просил, — на этих словах редактор отвел глаза, — то, возможно, самовар получился бы лучше, но даже так я смогу доказать, что Мастер — шарлатан, а все их фотографии — чистая мистификация.

— Но разве вы только что не доказали обратное? — спросил Петр Алексеевич.

Тогда Николас положил