Дольше всех восстанавливался Николай. Признаюсь вам, душа моя, что я уже и не надеялся увидеть писателя здоровым. Все-таки он получил ожоги, надышался дымом, сломал ключицу. Да и вообще, бессонная неделя сильно измотала его. Но писатель, будучи упертым типом, как обычно, поступил по-своему. Что меня порадовало больше всего, так это то, что Николай отказался от опиума даже в медицинских целях. Врач предлагал ему употребить раствор, чтобы избавиться от боли. Но писатель отказался, сказав, что уже от нее избавился.

Простите меня, Елизавета Марковна, за мою задержку. Но я не мог покинуть Санкт-Петербург, пока не убедился, что Николас здоров. К тому же все это время я посвятил прогулкам, которые полюбил, и работе.

Со второго дня лечения Николас затеял писать книгу. Вот только он был не в состоянии что-либо делать руками, поэтому задача водить пером по бумаге досталась мне. И я, к своему удивлению, настолько погрузился в писательский процесс, что, сам того не понимая, к концу недели стал полноценным соавтором книги. Каждый день я навещал Николая, он рассказывал историю, я покорно переносил на бумагу. Но вечером, когда я правил текст, добавлял новые детали, и, как сказал Николас, они только сделали рассказ лучше. Писательство мне понравилось гораздо больше, чем редакция. Я чувствовал настоящую власть над словами. Ведь по моему велению они, точно верные солдаты, выстраивались в аккуратную шеренгу и тем самым дарили мне наполненные смыслом предложения. Вот не настоящая ли это магия, спрошу я Вас?

Когда пришло время возвращаться, я ощутил тоску. Ведь за эти пару недель Санкт-Петербург вместе с некоторыми его жителями стал мне родным.

Но знаете, что меня поразило больше всего? Как вы можете помнить, для поездок я предпочитаю свой серый костюм-тройку английского кроя. Теперь представьте мое удивление оттого, что я смог просунуть руку между жилетом и животом, а еще застегнуть пиджак. Каких-то две недели — и вот я с трудом узнаю этого стройного юношу в отражении. Конечно, с юношей я перегнул. Но чувствую себя именно так. Даже колени и те согласны со мной.

Кстати, городового Макара судили вместе с компанией Мастера. Его, как и Якова с Федором, отправили на строительство железнодорожных путей. И я считаю, что правильно. Ведь от повешенных толку гораздо меньше. Мастера эта участь тоже обошла стороной. Юрий Михайлович сказал мне, что судьба этого человека покрыта тайной, отчего, признаюсь, мне стало тревожно. Ну да бог с ним. Раз Николай справился с ним единожды, то и одолеет во второй раз, если тот сбежит.

Справедливый суд обошел стороной Лаврентия Павловича. Хотя тот не мог простить себе халатности, из-за которой все поверили в смерть Мастера. Он без конца повторял о том, что не должен был верить на слово, а должен был лучше изучить тело в кровати. Но Юрий Михайлович успокоил его тем, что, поймай мы его на таком обмане, упустили бы навсегда. Как мне показалось, слова подействовали на околоточного.

Савелия по решению главы больницы решили перевести в деревню. В какую — пока не решили. Но поверьте, таких деревень, где не сыскать толкового врача, полным-полно. Савелий с тоской в глазах говорил об этом Насте, но та успокоила его всего одной фразой. Она сказала, что поедет с ним. Город ей порядком надоел. От радости я обнял обоих, изо всех сил обнял. Пусть у них все сложится.

Стоило писателю поправиться, как тут же явился Фролов и настоятельно просил отправиться с ним в Оренбургскую губернию, где при странных обстоятельствах пропадают люди. Николас согласился. Но только при условии, что напишет об этом книгу. Юрий Михайлович возражать не стал.

Завтра же поездом я прибуду в Москву. Как и обещал, первым делом навещу Вас с букетом ваших любимых ромашек. На этом все.

С вечной любовью, ваш покорный слуга Петр Алексеевич!

Эпилог

Петр Алексеевич сложил письмо обратно в конверт. Затем положил конверт на другие, похожие на этот. После чего собрал их стопкой и обмотал красной лентой. Затем положил рядом с букетом ромашек и поднялся на ноги.

— Вот такие у меня приключились дела, Елизавета Марковна. — Он положил руку на надгробную плиту. — Кто бы мне раньше сказал, что я буду бегать по Петербургу за преступниками, в жизни бы не поверил. Но не теперь. Теперь же мне кажется, что ничего невозможного нет.

Петр Алексеевич провел рукой по выгравированному на камне имени — Вербина Елизавета Марковна.

— Вы отдыхайте, я через неделю снова вас навещу и обещаю больше так не пропадать. Хотя… — Редактор посмотрел на небо. — Все это время я ощущал ваше присутствие. И пусть Николай не верит в призраков, но я знаю, вы были рядом и помогали мне. Спасибо.

Он отошел от могилки, еще раз на прощание оглянулся и зашагал прочь.

Петр Алексеевич шел, насвистывая под нос мелодию, и думал о том, какой сегодня замечательный день. Остановился. Прикинул в голове календарь. Посчитал дни и хихикнул. Оказалось, что наступил понедельник.

— Ничего удивительного, — сказал он сам себе. — В понедельник всегда случается что-то хорошее.