– Не помните, когда это было?

– Кажется, в прошлую среду. Да, в среду, потому что в четверг я нанял новых наборщиков.

– Сколько человек у вас работает?

– Трое, не считая меня.

– Мистер Ньюхауз часто болел?

– Не так уж часто, хотя время от времени сердце у него сдавало и приходилось лежать неделю, а то и десять дней. Занимался он только конторской работой – цехом руководил я.

– Когда он болел последний раз?

– Мистер Ньюхауз позвонил во вторник утром, сказал, что у него снова приступ и он несколько дней полежит. Заглянул вчера, то есть в четверг, во второй половине дня минут на десять, сказал, что сегодня утром выйдет на работу. Вышел и попал под машину.

– Как он выглядел? Очень больным?

– Не сказал бы. Конечно, здоровьем он никогда не мог похвастаться, но вчера я не заметил особых отличий. Думаю, этот последний приступ был не из сильных – обычно хозяин проводил в постели неделю или больше.

– Уходя, он не сказал, куда направляется? Я спрашиваю потому, что раз он жил на Сакраменто-стрит, то домой ему проще было бы поехать на трамвае, а машина сбила его на Клей-стрит.

– Сказал, что пойдет в Портмут-сквер. Что провел в четырех стенах два или три дня и хочет посидеть на солнышке, прежде чем вернется домой.

– Когда машина сбила мистера Ньюхауза, в руке у него была иностранная банкнота. Знаете о ней что-нибудь?

– Да. Он получил ее здесь. Один из наших заказчиков, по фамилии Ван Пелт, пришел расплатиться за работу, которую мы закончили вчера, в присутствии хозяина. Когда Ван Пелт достал бумажник, эти голландские деньги – не знаю, как они называются, – были среди других. Помнится, он объяснил, что такая банкнота стоит тридцать восемь долларов. В общем, хозяин взял ее и отсчитал Ван Пелту сдачу. Сказал, что хочет показать эту банкноту сыновьям, а потом можно будет обменять ее на американские деньги.

– Кто этот Ван Пелт?

– Голландец, собирается открыть здесь бизнес по импорту табака через месяц-другой. Больше я о нем почти ничего не знаю.

– Где его дом или контора?

– Контора находится на Буш-стрит, неподалеку от Сэнсом.

– Знал он, что Ньюхауз болен?

– Не думаю. Хозяин выглядел почти как всегда.

– Помните полное имя этого голландца?

– Хендрик Ван Пелт.

– Как он выглядит?

Саулз не успел ответить – сквозь грохот и жужжание печатных станков проникли три отрывистых звонка.

Я приподнял пистолет, лежавший на коленях уже пять минут, над краем стола так, чтобы Бен Саулз его увидел.

– Руки на стол, – сказал я.

Он положил.

Дверь в цех находилась прямо за его спиной, я видел ее поверх его плеча. Коренастое тело Саулза заслонит пистолет от тех, кто войдет в эту дверь по сигналу.

Ожидание было недолгим.

Трое людей, перемазанные типографской краской, открыли дверь и вошли в маленькую контору. Шагали они небрежно, с беззаботным видом, пересмеиваясь и перешучиваясь.

Но один из них облизнул губы. У другого я заметил белые каемки радужек. Третий оказался самым лучшим актером, но плечи были слишком уж напряжены.

– Стоять! – рявкнул я, когда вошел последний, и продемонстрировал пистолет.

Они остановились так резко, словно у них была на троих одна пара ног.

Я поднялся и ногой оттолкнул стул назад.

Мое положение мне совершенно не нравилось. Контора была слишком мала. Да, у меня был пистолет, а оружия у этих людей я не заметил. Но их было четверо, и они находились слишком близко ко мне, а пистолетом нельзя творить чудеса. Это всего лишь механическое устройство, его возможности ограниченны.

Если эти люди решат броситься на меня, я смогу уложить только одного, а потом окажусь в руках у трех остальных. Я это понимал, и они это понимали.

– Поднимите руки, – приказал я, – и повернитесь кругом!

Никто не пошевелился. Один злобно усмехнулся; Саулз медленно покачал головой; остальные двое стояли, не сводя с меня глаз.

Я оказался почти в тупике. Ведь не будешь стрелять в человека только потому, что он отказывается выполнить приказ – даже если это преступник. Если бы они повернулись, я мог бы выстроить их у стены и, держа всех под прицелом, позвонить по телефону.

Этот план не сработал.

Возникла идея отступить к выходу, а там либо позвать на помощь, либо заставить недругов выйти на улицу, где можно будет держать их под контролем. Но я тут же отверг этот вариант.

Эти четверо, вне всякого сомнения, были готовы атаковать. Требовался лишь какой-то толчок, чтобы они решились. Они стояли в напряженных позах, ожидая любого движения с моей стороны. Если сделаю шаг назад, начнется бой.

Мы стояли так близко друг к другу, что любой из четверых мог протянуть руку и коснуться меня. Одного я успею застрелить до того, как меня задушат, – одного из четверых. Это означает, что у каждого лишь двадцать пять процентов вероятности быть убитым – незначительный риск для кого угодно, не считая отъявленных трусов.

Я постарался усмехнуться как можно нахальнее – положение мое было трудным – и потянулся к телефону: нужно было что-то делать. И тут же обругал себя. Я лишь подал сигнал к нападению. Они набросятся, как только подниму трубку.

Но отказаться от своего намерения я не мог, это тоже послужило бы сигналом. Нужно было довести дело до конца.

Когда я придвинул левой рукой телефон, из-под шляпы у меня по вискам поползли струйки пота.

Входная дверь отворилась. За моей спиной раздалось удивленное восклицание.

Я торопливо заговорил, не сводя глаз с четверых:

– Быстро! Звоните в полицию!

С приходом неизвестного человека, видимо одного из заказчиков Ньюхауза, я решил, что на моей стороне теперь преимущество. Даже если он не примет активного участия, а всего лишь вызовет полицию, моим противникам придется разделиться, чтобы заняться им, и это даст мне возможность выстрелить по крайней мере в двоих, пока меня не собьют с ног. Два из четырех, то есть у каждого изрядная вероятность убитым. Для человека нервного этого достаточно веский повод подумать, стоит ли нападать.

– Быстрее! – поторопил я вошедшего.

– Да! Да!

По акценту я понял, что это иностранец.

Как ни взвинчен я был, большего предостережения мне не требовалось.

Я метнулся в сторону – вслепую с того места, где стоял. Только недостаточно быстро.

Удар сзади пришелся не точно в цель, однако от него мои ноги подломились, словно колени были бумажными, и я рухнул на пол…

Ко мне устремилось что-то темное. Я схватил его