Вчетвером мы торопливо спускаемся по склону, скользя по торфу, гравию и сосновым иголкам, хватаясь за стволы и ветки деревьев, чтобы удержать равновесие, удаляясь от лагеря лесорубов. Дальше Брейден и Рэйчел ведут нас по сложной сети не обозначенных извилистых тропинок, водоразделов и промоин.

К тому времени, когда шум моторов и лай становятся не слышны, сумерки сменяются темнотой. Брейден и Рэйчел замедляют шаг. Жадно глотая воздух, мы с Кертисом снимаем с поясов фонари, а дети достают из сумок со снаряжением наголовные фонарики.

– Мы ушли достаточно далеко, – Кертис направляет луч на Брейдена. – Какого черта вы двое тут делаете?

– До нашего лагеря уже совсем близко, ладно? – Брейден машет рукой в глубину леса.

Его голос звучит очень молодо и отчаянно искренне. Первая моя мысль – простить все. Вторая мысль – защелкнуть наручники и на нем, и на Рэйчел.

– Думаю, здесь самое место. – Чем больше я думаю, тем злее становлюсь. – Вы понимаете, сколько дел наделали? Твоя сестра сбежала, чтобы отыскать тебя. Из-за тебя пришлось объявить розыск и… – не сводя с него фонарик, я достаю наручники и договариваю: – В общем. Если у вас есть хорошее объяснение произошедшему, выкладывайте. Потому что я собираюсь надеть наручники на вас обоих и увести отсюда под конвоем.

– Мы все покажем, обещаю. В нашем лагере.

– Что «все»?

– Посмотрите, – умоляет Рэйчел, скидывая сумку с плеча и хватаясь за молнию, но, увидев, как я тянусь к пистолету, замирает. – Это просто фотографии. Хорошо? – Она медленно достает полдюжины снимков, стянутых резинкой. – Нам нужны были доказательства против них. Вот чем мы занимались.

Я выхватываю фотографии, зажав фонарик подбородком.

Кертис наклоняется поближе.

– Вы… вели наблюдение за этими лесорубами? – бормочет он.

– Это вы сняли?!

Я поражена не меньше. Снимки вышли хорошие. Они многое доказывают. Судя по росту вырубок и множащимся грудам мусора, Брейден и Рэйчел занимались этим уже давно.

– Почему вы не сообщили? – Кертис злится не меньше меня. – Их можно было бы остановить, пока они не вырубили все подчистую.

– Надо было разобраться во всем, – упрямо произносит Брейден. – Начнем с того, что я потому и пошел работать к Паркеру. Мне его деньги не требовались. Нужно было выяснить, что они сделали с ней.

Глава 30

Олив Огаста Рэдли, 1909 год

В полумиле к югу от нового моста на Коул-Крик был старый мост… Его называли мостом Налетчиков, и вполне заслуженно.

ЛеРой Уорд. Интервью, взятое Грейс Келли, 1938 г. Архив документов об отношениях между индейцами и первопоселенцами

Я опускаюсь на ступеньки заднего крыльца церкви и прислоняю голову к стене. У меня коченеет все тело после того, как пришлось в одиночку помогать на заседании женского клуба и мыть посуду после него. Тула ушла с Амосом помогать какой‑то старушке закончить уборку гороха и окры, пока не наступила августовская сушь и все посевы не выгорели.

Мои ладони покрыты мозолями, руки тонкие, словно куриные ножки, а нарядное платье с передником выглядит скверно, хоть я и стараюсь каждый раз надевать фартук, если представляется возможность. Миссис Грубе сегодня приехала на заседание, а это значит, что муж ее отправился на железную дорогу. Увидев, как я ковыляю с чайником в руках, она очень удивилась.

– Ой, Хейзел! – воскликнула миссис Грубе, откинувшись на спинку стула, чтобы лучше меня разглядеть. – Господи! Я тебя еле узнала. С тобой все хорошо?

– Да, мэм. Просто много работаю.

– Я бы сказала, слишком много.

– О нет, мэм. Не настолько много. – Заметив, что она разглядывает мои руки, я стараюсь спрятать их за спиной.

Ее губы сомкнулись над редкими зубами, и, взяв меня за подбородок, она начала рассматривать мое лицо, изучая меня.

– Как здоровье твоей мамы, дитя?

– О, уже лучше. Лучше с каждым днем.

– А твой братик?

– Растет как сорная трава. Ему очень нравится дом, куда папа переселил нас, пока мама не выздоровеет.

Мне хочется сказать миссис Грубе: «Я читаю ваши статьи в газете», но звенит колокольчик, призывающий дам занимать места.

Миссис Грубе не обращает на колокольчик внимания.

– Я бы очень хотела поговорить с твоей матерью, – говорит она, прежде чем наконец отпустить меня. – Сегодня женский клуб обсуждает сбор средств на стипендии для воспитанных и перспективных девочек. Таких, как ты, Хейзел. Очень важно, чтобы юные дамы нашего нового штата учились в школе. Общество бывает хорошо лишь настолько, насколько хороши его женщины.

– О да, мэм. Моя мама так же говорит.

– В самом деле?

Колокольчик звенит снова, и я радуюсь этому звуку, как никогда в жизни. Отступаю на пару шагов, чтобы избежать дальнейших расспросов миссис Грубе, и в результате, оказавшись достаточно близко к старой миссис Тинсли, слышу, что возобновление поездок библиотечного фургона откладывается. Даже после того, как банда Джулая Джойнера оказалась за решеткой, дороги небезопасны. Всего несколько дней назад фургон одной вдовы остановила на Щучьем броде банда бродячих мальчишек в масках из мешковины. Один из них угрожал старушке складным ножом и забрал у нее корзину с обедом, после чего ускакал на худом пегом пони.

После этого мне трудно продолжать работу. Руки тряслись, и весь день я ждала, что кто‑нибудь из женщин спросит: «Хейзел, у тебя ведь был пятнистый пони?»

Никто не спросил, но, сидя на ступеньке заднего крыльца церкви, я думаю о том, какую ужасную ошибку совершила, позволив мальчикам оставить себе и мула, и Скиди после того, как они хорошо заработали на сенокосе. При первой же возможности Дьюи взял с собой Финниса и Фергюса, и они отправились на поиски не работы, а неприятностей. Судя по словам миссис Тинсли, нашли, что искали.

Как только увижусь с Тулой, мы созовем совет и проголосуем, что делать с лжецами и ворами. Но если мы выкинем их из Лесного приюта, деньги за сенокос придется им вернуть. А тогда нам точно не хватит на покупку подержанной обуви, продуктов и семян. И сейчас‑то не хватает.

Размышляя над этим, я жду, когда из клуба разойдутся последние женщины и получится порыться в мусоре. Может, нам понадобится не так и много денег, если в старом доме все осталось, как когда мы уходили: горшки и лущеные орехи в кладовке над родником, мешки с посевным зерном, подвешенные на балках, ведра, мотыга, грабли и лопата. Пилы и молотки. Одеяла и кровати. Красивые сине-белые фарфоровые банки с надписями «мука», «сахар», «соль» и «чай». Папа привез