– Ну ладно, даже если ты в самом деле была такой, как считаешь, – тусклым голосом сказала Кит, – и я не спорю с тобой, все так и было… то ты дорого заплатила за свои ошибки.

– И ты тоже! – Петра наклонилась вперед. – Я сама перечеркнула свое будущее. Мне повезло, потому что удалось начать все сначала. Но я разбила жизнь и тебе. Ведь ты так и не живешь по-настоящему. Я видела, как ты пытаешься справиться без Джерваса, видела, как ты от отчаяния вышла замуж за Хью. Я не могу спокойно смотреть, как ты все больше ожесточаешься и делаешься несчастной. Так не пойдет, Кит. Ты должна простить его. Дай себе еще одну попытку.

– Не могу, – тихо сказала Кит.

– Что не можешь – простить? Тогда ты ничем не лучше его. Он и сам себя не простит.

– За Джерваса не волнуйся. Даже когда Мьюриел ударила его в темноте своим молотком для глушения рыбы, она более-менее промахнулась. Он как зачарованный. Не жалей его, Петра! – выпалила Кит.

– Что значит «как зачарованный»? – Петра в досаде взмахнула кулаком. – Неужели ты не понимаешь, что Джервас никак не может примириться с прошлым? Что у него за жизнь? Застрял в Португалии, и делать ему совершенно нечего! Он боится возвращаться домой, боится возвращаться сюда и смотреть в лицо нам. Купил себе коня – боже правый! Когда это Джервас интересовался лошадьми? Занимается всем чем угодно, лишь бы убить время. Живет без женщины, о которой всю жизнь мечтал. Ты говоришь, что я дорого заплатила за свои ошибки, но ведь и он тоже!

– А как же наши родители? – вдруг спросила Кит, направляя спор в новое русло. – Папа умер, так и не избавившись от обиды, а мама до сих пор не может смириться со случившимся! Когда мне пришлось рассказать ей, что Джервас приехал сюда из-за пожара в «Ключе», она ужасно расстроилась…

– Да, расстроилась, и во многом потому, что она не знала, какое действие его возвращение произведет на тебя, а не только на меня. Ты когда-нибудь пробовала серьезно поговорить с мамой обо всем, узнать, что она чувствует в глубине души? Пробовала? – с вызовом спросила Петра.

– Я знаю, что она чувствует! – с таким же выражением ответила ее сестра.

– Нет, не знаешь, потому что ты ни разу ее не спрашивала – во всяком случае, последнее время. Ты вообразила, будто все думают так же, как и ты… и полностью закрылась для всего, кроме сожаления о прошлом! – Петра помолчала. – Если бы я после аварии только и делала, что вспоминала, что тогда случилось, я бы ни за что не сумела начать новую жизнь… Ну вот, я сказала все, что хотела, – подытожила она.

Кит встала и сухо объявила:

– Я отказываюсь считать себя главной злодейкой в этой истории.

– Я вовсе не считаю тебя злодейкой! Нет, Кит, правда… – Петра огорченно замолчала. – Ну хоть попробуй! Неужели не понимаешь, нам всем нужно двигаться дальше.

– И простить? Нет, не хочу. – Кит поставила кружку и схватила сумку. – Мне пора. Завтра… или послезавтра заеду еще.

Кит недалеко отъехала от дома сестры; она свернула на обочину и сделала то, чего не делала уже много лет, – дала волю слезам. Она злилась на себя за свою слабость, но слезы все лились. В конце концов их больше не осталось, и она почувствовала себя совершенно измученной. Перегнувшись к пассажирскому сиденью, она опустила козырек, чтобы посмотреться в зеркальце.

– Ну и вид, – буркнула она.

Лицо пошло пятнами, глаза покраснели, нос блестел, как у мультяшного олененка Рудольфа… Она поехала в ближайший паб, где был зал на открытом воздухе и дамская комната снаружи от главного здания, в бывшей конюшне. К счастью, в это время дня в дамской комнате не было других посетительниц, пудривших носик. Кит умылась, вытерла лицо бумажными полотенцами и постаралась навести красоту с помощью помады и карандаша для подводки глаз, с трудом найденных на дне сумки. В результате она решила, что вряд ли могла бы выступать в телепередаче, где из чучел делают модные картинки при помощи теней и новой стрижки, но все же выглядит вполне прилично. Захлопнула сумку, повесила ее на плечо и направилась к машине.

Она поехала к матери. В доме миссис Стейплтон не оказалось, но задняя дверь была открыта. Кит вошла и позвала:

– Мама!

– Я в теплице! – ответили ей издалека.

Кит зашагала на голос и нашла мать в окружении разнообразных комнатных растений. Казалось, все они пережили какую-то катастрофу. У некоторых увяли и побурели листья; от других остались лишь стволы и голые веточки. Кит в глубине души подумала, что растения похожи на то, что она чувствует внутри.

– Здравствуй, мама! – Она поцеловала мать в щеку. – Вид у них не очень цветущий.

– Я их все перенесла из сада, чтобы перезимовали здесь. На улице они не выживут. Теперь вид у них не очень, но они цвели все лето и осень, отслужили службу как положено. Например, эти фуксии не созданы для сложных погодных условий; их нужно держать под крышей. Теперь, после того как я их обрезала, я почти уверена, что весной они дадут новые побеги и хорошо зацветут в следующем году, когда я снова высажу их в открытый грунт.

– Можно ведь просто выкинуть их, а на следующий год купить новые…

Мать бросила на нее укоризненный взгляд:

– Я успела хорошо их узнать и полюбить. У каждого растения свой характер, похожих нет. Я о них забочусь. Все лето они так радовали глаз! Не хочу проявлять неблагодарность и выкидывать их. И потом, я тебе уже говорила, на следующий год они снова зацветут.

Кит набрала в грудь побольше воздуха.

– Все повторяется, верно? И люди тоже…

– Ты хочешь поговорить о Джервасе, – догадалась Мэри Стейплтон, выпрямляясь и отряхивая руки. – Я собиралась тебе позвонить. Ко мне приезжал молодой констебль из полиции. Погоди, я вымою руки. А ты пока поставь, пожалуйста, чайник, ладно, милая?

Чуть позже, когда обе они устроились на кухне за столом, мать спросила Кит:

– Как дела у Джерваса? Я собиралась даже звонить в больницу, но я ему не родственница, так что вряд ли мне что-нибудь расскажут.

– Все у него хорошо. Его выписали, и сегодня утром он уже заезжал к Петре, – ответила Кит с ноткой досады в голосе. – Джервас всегда выживает. Он неистребим, как какая-нибудь чума, которую никак не могут извести. Из отеля он переехал к Селине, чтобы та за ним ухаживала. Видишь? Он всегда приземляется