Нет, улыбок в его жизни было и без того предостаточно, не менее бутафорских. Но те хоть не вызывали такого коктейля непрошеных эмоций.

Он думал, а сам между тем генерировал социально уместные реплики: осведомлялся о здоровье, уверял, что приедет, слушал, как вчера в церкви было столько народу… и им так рукоплескали… и какой-то поэт спел вместе с ними псалом… и у неё дома платье с перламутровыми пуговицами, восемьдесят шестого года, как новое… и как ты думаешь, уговорим Элеонору примерить его? Оно ей так подойдёт!

— Думаю, не уговорим, — однозначно ответил он. — Не все сделки консенсуальны. До свидания, мама, мне нужно работать.

И положил трубку, пока она продолжала вещать — должно быть, спрашивала кто же работает по воскресеньям.

Входная дверь с шорохом приняла ключ, распахнулась, ответив на застывший вопрос в телефоне.

В воздухе запахло холодом и мятными пастилками. А ещё чем-то новым… Бобовым супом и петрушкой.

* * *

Фройляйн Шпигель не извинялась. Она обладала таким магнетическим взглядом, что перед ней даже Христу захотелось бы извиниться с распятия, что так криво висит на кресте.

Она принесла рубашки из прачечной и целую сумку продуктов. Не обменявшись ни словом, ни даже приветствием, приступила к работе. Так было всегда — кроме субботы, её законного выходного (едва ли имевшего отношение к шаббату, хотя кто его знает). Каждый день, на протяжении восьми лет. С тех пор, как он приобрёл этот дом в Белгравии — в ипотеку, на таких льготных условиях, что при нынешнем уровне инфляции того и гляди они начнут приносить доход.

Не в последнюю очередь благодаря Элли. Что ни говори, в цифрах она разбиралась.

Она же первая нашла фройляйн Шпигель. Пригласила в тот день аж пятерых соискательниц. Но Алан, едва увидев австрийку, мигом распознал, что это то, что нужно.

Так оно и было все восемь лет.

В общем-то, нет ничего скверного в том, что за годы безупречной службы экономка пропустила один-единственный день. Скверно то, что в случае фройляйн Шпигель это было как если бы сверхточный японский конвейер пропустил три брака подряд.

В программу вкралась ошибка, и надлежало выяснить, системная или единичная.

Но Блэк решил отложить дознание на потом. Всё-таки он не солгал: ему в самом деле нужно было работать. Да, мать вашу, в воскресенье, потому что два охламона с корочками сорвали ему всю пятницу.

Сцена 6. Робин из Веба

Суббота, 08 октября 2016 года

Томми проснулся в четыре часа дня. Его разбудил не будильник, а писк UPS, возвещавший, что он уже полдня как пашет на аккумуляторной батарее, которая вот-вот сдохнет.

Электричество снова отключили — не то из-за долгов, не то по подозрению в долгом отсутствии хозяина.

Хозяин, напротив, более чем присутствовал, пусть даже находился сейчас далеко не в лучшей форме. Он пробормотал какую-то матерную мантру и, не разлепляя век, потянулся к люку у дивана, где притаился пятачок розетки, ловко подцепленной к соседскому проводу во время «техобслуживания навесного потолка по гарантии» при помощи набора инструментов для ремонта велосипедов. Лучше не спрашивать, как, и не пытаться повторить трюк.

Воткнул в неё штепсель удлинителя. Ток пошёл.

Томми продрал глаза, проделал пару гимнастических упражнений с грацией тюленя под хмельком, поднялся с дивана и, не утруждая себя поиском второго тапка, заковылял к компу. По пути наведался в холодильник и, трагично вздохнув, прихватил с собой последнюю бутылку Marston's со слоном на этикетке.

Поймал своё отражение в заляпанном зеркале с мушиными катышками: недельная небритость, припухлая линия челюсти, волосы торчком. Стираная в семи водах (ни одна из которых не отличалась чистотой) футболка на пивном брюшке, штаны, давно расставшиеся с резинкой по прихоти случайного гвоздя.

Впрочем, видок его устроил: Томас Ривз был всё равно без очков.

Системник хрюкнул, и Томми ввёл пароль длиной с твит инфлюэнсера. Нацепил на нос очки, даже не протерев стёкла, блаженно хрустнул костяшками пальцев, пока интерфейс обретал работоспособность.

Бывший аналитик GCHQ, теперь три месяца как свободный цифровой предприниматель. Того самого сорта, что предпринимают действия сомнительной законности.

За окном гудела окраина Лондона, у него в голове — RSS-ленты, VPN-туннели, похмелье и пульсирующее осознание: через три дня кровь из носа срок уплаты аренды.

План был неказист, как DOOM на первом уровне сложности.

Для начала пробежаться по уязвимым старым сайтам райсоветов (borough councils). Он знал один, с ошибкой в обработке заявок на субсидии по бездомности. Каждое обновление данных обрабатывалось как новая выплата. Разумеется, Томми не списывал деньги сам — он перенаправлял излишки в «фонд помощи ветеранам Зимней войны». На PayPal.

Затем запустить скрипт для микротранзакций. Старые аккаунты Steam, на которые давно никто не заходил, можно было использовать как прокладки. Покупка дешёвого внутриигрового хлама — перепродажа через серый рынок — крошечный профит. Триста аккаунтов — и наскребаешь на пиццу.

Проверить криптоферму в Боснии. А именно, ноут знакомого студента по обмену. Томми однажды помог ему с курсовиком — теперь у него был бэкдор. К вечеру он гонял на этом ноуте Monero майнер. Добычи — с гулькин хэшрейт, но хватало на мобильную связь, пиво и донаты патреоновским анимешницам.

Да, Томми был жмотом, но по-своему щедрым. Эдаким Робин Гудом двадцать первого века, сменившим лук на JavaScript, а Шервудский лес — на тёмный веб.

Он не хотел выделяться, не хотел править миром. Достаточно было всего лишь платить по счётам.

Но сентябрь оказался убыточным: Ривз, до этого всё лето лечивший больной зуб дедовскими методами, алкоголем, травками и заговорами (не без чьей-то матери), наконец сдался и выложил в клинике всю кубышку крипты.

Он был теперь на мели.

Открыл калькулятор, сверился с цифрами. Если урезать расходы на еду и донаты, он кое-как выкарабкается к двадцатым числам. Но с арендой требовалось решить вопрос уже сейчас.

Можно было, конечно, чуть осмелеть и решиться на кражу — едва ли мелкий, но пафосный миллионер наугад обратит внимание на перевод каких-то жалких пятисот фунтов по непонятному адресу, но очень уж велик риск засветиться — не перед богачом, конечно же, а перед дружками