– Хорошо, я тебе позвоню.

– Сегодня вечером, если у тебя будет время, я бы хотел рассказать тебе историю Ростама.

– Сегодня, к сожалению, никак – на работе завал.

Стуки прикрыл за собой дверь и обвел взглядом мост Мальвазии. Сделав большой визуальный глоток города, инспектор зашагал в сторону полицейского управления.

На работе Стуки поспешил уверить начальника, что расследование продвигается. Дядя Сайрус позвонил ему раньше, чем он ожидал. Старик сообщил, что Мустафа был чист, как промытый в проточной воде рис. Его дед работал таксистом в Тегеране.

– А это важно?

– Кто много лет водит такси в Тегеране, непременно знает, как устроен мир. И не совершает глупостей.

– И это качество автоматически передалось его внуку?

– Конечно! У него даже есть брат в Америке, в Лос-Анджелесе.

– Понимаю.

– Он компаньон грека.

– Я знаю. Грек тоже чист, как промытый рис?

– Я не уверен. Мне сказали, что он развелся с женой.

– Это плохая новость?

– Это значит, что человек не умеет принимать правильные решения.

– Спасибо, дядя, ты мне очень помог.

* * *

Вернувшись в свою квартиру в переулке Дотти, Стуки нашел пару удобных кроссовок, бросил на кровать легкую куртку, футболку и пошел в душ. Шум воды не мог заглушить громкие любовные вздохи, которые доносились из квартиры сестер. Таким образом, и он, и одна из соседок в очередной раз были вовлечены в неделю страсти: Стуки по причине звуковых волн и тонких стен, а одна из женщин – по пылкости чувств. Было отчего беспокоиться! По причине своей природной стыдливости Стуки никогда не пытался ни посмотреть на мужчину, которому повезло на этот раз, ни определить, кому именно принадлежат эти звуки: Сандре или Веронике. Он и так побаивался встречаться с соседками, вместе или по отдельности, с их лукавыми улыбками и взглядом кота, приносящего в подарок ящерицу человеку, который его кормит.

Инспектор Стуки вышел из дома пораньше и, дойдя до железнодорожной станции, сел в ближайший поезд до Венеции. Скарпа ждал его в двадцать два ноль-ноль, а сейчас не было еще и восьми вечера.

Инспектор вышел из вагона, и его увлекла за собой многочисленная людская толпа, спешащая к выходу из вокзала. Спустившись по лестнице, Стуки не пошел в направлении Страда-Нова, как большинство туристов, а повернул направо к Понте-дельи-Скальци[16]. Он немного прошел по прямой и на половине улицы свернул налево. Так он срезал весь район Санта-Кроче и вышел на канал Гранде у парома, рядом с рыбным рынком. Инспектор намеревался идти до дома Скарпы пешком. У Стуки был повод пройтись: он хотел подумать. Его не убедила вся эта история с греком, убитым из арбалета котом и ловлей злодея на живца. Но Скарпа смотрел на него такими честными глазами, в которых не было ни тени лжи и даже сомнения.

Стуки обратил внимание, что хозяин маленькой лавочки со старинной вывеской «Молочная» оставил снаружи висеть на веревочках пучки веников и метлы. Они тихонько раскачивались от гулявшего по набережным ветерка, деревянные ручки негромко перестукивались. Эта простая мелодия постепенно растворялась в многогранной тишине Венеции, в которой не было громких звуков, присущих другим городам, а слышался лишь тихий шелест звуковых волн, похожих на напевы морских эльфов.

Инспектор бродил по опустевшим улицам. Над его головой развевались квадратные метры нижнего белья: человеческие оболочки из хлопчатобумажных тканей, походившие на экзоскелеты бабушек, дедушек и детей, развешанные на открытом воздухе, как сигнальные флаги. Стуки вспоминал знакомые ему улицы, набережные каналов, мосты и переулки. Там, где память его подводила, приходил на помощь инстинкт первопроходца, потому что ориентироваться в Венеции не так уж сложно: этот город – всего лишь гигантский дом на сваях, который просто задержал дыхание, чтобы удержаться на поверхности.

Инспектор проводил глазами гондолу, переправлявшую туристов на другой берег канала Гранде. Стуки вспомнил, как однажды, еще будучи ребенком, он плыл в гондоле и представлял себя капитаном дальнего плавания. В тот момент мальчику было совсем не важно, что рядом с ним сидел пожилой господин с маленьким чемоданчиком, а напротив расположились две шумные американки, которые то и дело сильно кренили гондолу на один бок.

Стуки перешел мост Иезуитов и продолжил путь, оглядываясь вокруг. Он дошел до Фондамента-Нова, затем вернулся назад, на Фондамента Зен, и остановился, не доходя до угла. На другой стороне небольшого канала располагалось здание с выкрашенными в красный цвет стенами. Стуки поднял глаза на верхние этажи и сфокусировал взгляд на балконе Скарпы. Ему неожиданно пришла в голову мысль, что из-за тяжести орудия арбалетчику, вероятно, придется при стрельбе опереться о стену.

Стуки двинулся дальше, снова перешел мост и прошел несколько метров по набережной канала. Он сел на ступеньки позади газетного киоска. Внезапные легкие порывы ветра доносили сюда обрывки фраз, строки из песен и время от времени – запах еды, причем настолько явственный, что можно было различить отдельные специи.

В одном из окон на верхнем этаже зажегся свет. Кастрюля, растительное масло, луковые слезы – представил себе инспектор Стуки. Сегодня ночью у него по плану Скарпа, и, будто этого было мало, в Тревизо его ждало дело убитой китаянки – прекрасная перспектива! Стуки недоумевал: как он здесь оказался? Наверное, все дело в том, подумал инспектор, что Скарпа принадлежал к тому узкому кругу людей, которым лично он, Стуки, был не в состоянии сказать «нет». Он мог потянуть с ответом и заставить себя поупрашивать, но был не в силах отказать своему другу. Для этого инспектор был слишком к нему привязан.

Непростое это дело – привязанность. Наверное, это каким-то образом связано с нашими прошлыми воплощениями, с ДНК или с расположением планет, а может быть, и с хаотичным движением невидимых вооруженному взгляду частиц. Или причина кроется в чувстве ответственности за другого человека, в желании его защитить? Конечно – и Стуки это прекрасно осознавал, – примером честности и порядочности Скарпа никогда не был. Ему не раз и не два приходилось прохаживаться дубинкой по бокам неспокойных фанатов, в те времена, когда они дежурили на стадионах во время футбольных матчей. Если смотреть вглубь и не вестись на его честный взгляд, в Скарпе всегда было нечто неопределенное, некая склонность к розыгрышам, желание замутить воду и стремление все запутать. Стуки многое знал о личной жизни друга: жена, заместительница жены, многочисленные сердечные подруги и под конец очередное возвращение в семью и клятвы в верности у какого-нибудь алтаря, может быть, даже в церкви Святого Марка. Кто знает, возможно, именно эта кошка, царство ей небесное, каким-то образом способствовала сохранению зыбкого равновесия в неустойчивом браке его коллеги? Когда Скарпа выказывал любовь к животным? Он любил их разве что в виде