Если какое-то официальное мероприятие проходило в городском дворце культуры, ресторане отеля или на теплоходе, они, отыскав укромный уголок, занимались любовью, и он, задыхаясь, зажимал ей рот, чтобы не было слышно ее криков. По его настоятельной просьбе, она набрала пару килограммов, и теперь фигурой напоминала Еву Дюрера. Во время их поездки в Мадрид он водил ее в «Прадо», чтобы показать эту картину. В лице же ее было нечто от Марии-Антуанетты, — так ему, во всяком случае, казалось.

Книг Верочка совсем не читала, музыку не понимала, но живопись имела над ней странную силу, она ее завораживала; в галереях она могла проводить часы, и даже альбомы с репродукциями листала подолгу. Своих впечатлений, впрочем, она выразить не умела, она вообще говорила мало, ей было комфортно молчать.

После ее переезда к нему Норов появлялся с ней повсюду, брал ее в компанию Осинкина, Петрова и их жен. Красивая, молчаливая, улыбчивая и застенчивая, Верочка нравилась и мужчинам, и женщинам. Ольга Осинкина сразу взяла над ней шефство: записала ее в свой спортивный клуб, самый дорогой в Саратове, и в свой салон красоты, в который ходила и Людмила, жена Петрова. Они возили Верочку по дорогим саратовским бутикам и выбирали ей наряды по своему вкусу, который Норову казался до смешного провинциальным. Надо отдать должное Верочке, она никогда ничего не покупала без него, хотя он не ограничивал ее в деньгах. Своим новым старшим подругам она серьезно объясняла, что ей нужно подумать и посоветоваться с Норовым.

— О чем ты с ними говоришь? — иногда любопытствовал Норов. — Они же такие пустые! О тряпках?

— Почему о тряпках? — чуть краснея, возражала Верочка. — О жизни, о людях, о путешествиях. Они меня про Париж расспрашивали, про Лондон…

— Ну, да. Рестораны, магазины…

— Нет, не только.

— О чем же еще? Неужели про театры?

Она смущалась еще больше и отводила взгляд.

— Они спрашивают, когда мы детей заведем.

— И что же ты отвечаешь?

— Что я еще не готова. — И она густо заливалась краской.

Норов знал, что предстоящее материнство вызывало у Верочки противоречивые чувства: с одной стороны, она очень хотела ребенка от него, с другой, боялась, что беременность навсегда испортит ее фигуру, и Норов станет любить ее меньше.

— Паша, почему ты не женишься? — часто спрашивала Норова Ольга Осинкина. — Такая девочка чудесная! Раз в жизни такую встретишь! Будь я мужчиной, я бы секунды не колебалась!

— Женюсь, — обещал Норов. — Обязательно женюсь. Может быть, даже в этом году. Только вот с делами малость разгребусь.

Ссылка на дела была детской уловкой. Настоящая причина была не в служебных проблемах. В его возрасте с его жизненным опытом женитьба представлялась серьезным ответственным шагом. Он привык к свободе, не представлял, как жить без нее, и ее потеря в глубине души пугала его.

Глава четвертая

Анна уже встала и ждала его в гостиной, в тревоге и беспокойстве. Поверх домашнего платье на ней был пуховик, ее опять знобило. Она сразу кинулась к нему.

— Ты куда пропал?! Я проснулась, а тебя нет! Перепугалась, хотела ехать тебя искать! Ой, ты же весь вымок! Пойдем скорее, переоденешься. Тебе надо срочно принять горячий душ!

— Хорошо, хорошо. Чего же ты испугалась, маленькая моя девочка? — ласково спрашивал он, поднимаясь с ней по лестнице и обнимая ее.

— Не знаю… А вдруг ты ушел гулять куда-то далеко и тебя там застал дождь? Ведь надо тебя выручать!

— Как ты себя чувствуешь?

— У нас радость, температура опустилась! — похвасталась она. — Я только что измеряла! Уже тридцать восемь и три!

Он невольно нахмурился.

— Это — совсем немало.

— Но ведь это меньше, чем было!

Он дотронулся до ее щеки и шеи. Температура не сделалась меньше, скорее всего, Анна, обманывая себя, недолго держала градусник. Но спорить он не стал, чтобы ее не огорчать.

— Наверное, лекарства помогли, — он постарался улыбнуться.

— Я надеялась на это! Если завтра мне станет лучше, на выходные мы сможем съездить в Тулузу, правда? Я очень хочу ее посмотреть! Или это опасно из-за полиции? Все эти объяснения, штрафы!

— По поводу жандармов не волнуйся, мы что-нибудь придумаем. Мало ли что нам может понадобиться в Тулузе!

Он говорил лишь чтобы успокоить ее, на самом деле, он ни секунды не верил, что они поедут в Тулузу, да и вряд ли она сама в это верила.

— Да, да! Главное — вписать это в авторизацию. Мы напишем, например, что едем покупать билеты на самолет в Париж, ну, чтобы вернуться в Россию… Ведь в Париж самолеты еще летают, верно?

Фразы она произносила быстро, — первое, что приходило в голову. Он видел, что она боится болезни, и сердце его сжималось от боли и страха за нее.

***

Каждое воскресенье Верочка ходила в церковь и обязательно причащалась на литургии. Норов познакомил ее с отцом Николаем, но Верочка ездила не к нему, а в храм на окраине, куда прежде водила ее мать и к которому она привыкла. К причастию она готовилась серьезно, постилась с пятницы, вычитывала «Последование» и каноны. С пятницы Норов не прикасался к ней, хотя обоих тянуло друг к другу, сильно и постоянно.

Обычно она возвращалась радостная, сияющая, в приподнятом настроении, рассказывала ему о том, как прошла служба, что ей сказал батюшка, кого из знакомых она встретила в церкви. Однако с некоторых пор она стала приезжать грустная, а однажды, вернувшись, заперлась в ванной и долго не выходила. Когда она наконец появилась, то, несмотря на заново наложенный макияж, покрасневшие глаза выдавали, что она плакала.

— Что с тобой? — заволновался Норов. — Кто тебя обидел?

Она ответила не сразу.

— Меня не допустили к причастию! — призналась она, и слезы вновь потекли по ее щекам.

— Почему?

— Потому что мы живем невенчанные и не в браке.

— Ну и что? Это называется гражданский брак! — возмутился Норов. — Церковь это разрешает! Спроси у отца Николая!

— А отец Сергий сказал, что это грех! Он меня с детства знает. Он раньше так радовался мне, а теперь только хмурится и ругает.

— Так вот в чем дело! — Норов запоздало догадался о причине перемен в ней. — И давно этот болван тебя не пускает?

— Он не болван! Просто он очень строгий. С тех пор, как я сказала, что сюда переехала. А сегодня он мне говорит: «Либо венчайся, либо уходи от него!». А как я уйду?

И она опять расплакалась.

— Вот наглец! Постой, это какой