Тут я ступаю на зыбкую почву предположений, домыслов и догадок. Не хочу ничего выдумывать. К тому же речь не о твоем отце, а о тебе.
Концертом в опере дело не закончилось. Как известно, история повторяется, и в твоем случае она повторилась дважды. Ты продолжил дело своего папаши. Знаю, у тебя с ним был серьезный разговор. К сожалению, не знаю точно, о чем вы говорили, но произошло нечто вроде посвящения. Так? Ты взял флейту, преподнесенную тебе в подарок отцом, и тут все завертелось, закружилось…
В 1990 году состоялся твой дебют. Я имею в виду то героическое выступление на Рыночной площади. Ни за что не поверю, чтобы – этак по-жюльверновски – четырнадцатилетний мальчишка смог повлиять на разъяренную толпу и повернуть ее вспять. Видать, не обошлось без особой музыки, а? Или все дело в волшебной флейте? Или и в том, и в другом?
Вожатый не ответил.
– Выступление на Рыночной площади стало вторым судьбоносным событием в твоей жизни. Тебе понравилось быть героем, находиться в центре внимания, влиять на толпу. Но тебе хотелось другого: не банальной славы, не любви, не признания твоего таланта, а гораздо большего. Ты хотел стать уникальным. Первым среди первых. Забраться на вершину самой высокой горы, на которой никто не бывал. Верно? И путь к достижению этой цели был один – ноты из древней книги, уникальная мелодия, которая обладает таинственными свойствами влиять на людей.
Ты принялся штудировать древнюю книгу. Ты изучил записи отца и деда, учел их опыт и ошибки и, как я предполагаю, на основе данного материала сочинил свое произведение. И оно оказалось куда лучше. Действенней. Эффективней. И ты решил проверить его воздействие на детей. Только в отличие от папаши делал все постепенно. Специально устроился в две школы, подбирал детей для своего эксперимента, потом организовал музыкальный клуб, где целенаправленно и планомерно воздействовал музыкой на неокрепшие умы, скармливая ее малыми порциями. Проводил что-то вроде промывки мозгов. Правильно? Интересно только, действовал ты уже один или с пособником?
Но на этом ты не остановился. Ты готовил детей к главному концерту. И первая проба состоялась в прошлом году. Что произошло в актовом зале зимой? Как вам удалось остаться незамеченными? Тут я теряюсь в догадках. Вы где-то спрятались? Дети сделались на какое-то время невидимыми? Родители стали слепыми и глухими? Совершилась какая-то мистика? Я понимаю, что наивен, но на большее я не способен. Других предположений у меня нет.
Вожатый молчал. Он лежал неподвижно, глаза его были открыты, а что же до выражения лица, то оно было спокойным, но иногда на нем подергивалась то одна мышца, то другая, но нельзя было сказать, из-за какой эмоции это происходит. Воодушевленный Стаев продолжал. Он как будто выступал на процессе главным обвинителем.
– Летом ты собрал самых подходящих учеников в одном отряде лагеря «Белочка». Все складывалось удачно. Только Альбина, твоя бывшая подруга, чуть не помешала тебе. Она знала или, по крайней мере, догадывалась, что у тебя на уме. Ты и с ней, видать, сотворил что-то такое своей музыкой. Девушка попыталась остановить тебя и пожертвовала ради этого своей жизнью. А в итоге только усугубила дело. Ее смерть сыграла тебе на руку. Ты решил сделать ее частью своего мероприятия. Вот только как ты додумался до такого? Я имею в виду, как тебе могла прийти в голову мысль демонстрировать свою бывшую подругу в обнаженном виде, да еще и мертвую, детям?
Стаев прервался. Шайгин продолжал молчать, но слушал очень внимательно.
– Полагаю, после экскурсии в сушилку дети испытали сильное потрясение, что неудивительно. Не просто же так они написали такие странные загадалки. И тогда тебе пришла в голову мысль: пока они в нужном состоянии, стоит ловить момент и провести задуманное мероприятие. Ты собрал отряд вечером в игровой и дал свой последний концерт. Но что произошло той ночью? Тут я снова теряюсь в догадках. Прости, я материалист, и для меня вся эта мистика – чушь собачья. Однако после всего испытанного в лагере я готов поверить во что угодно. Так что же случилось? Кто появился в игровой? Что за седобородый старик в синем халате? Или кто он там на самом деле? Это он человек без родителей?
Шайгин насторожился. Он по-прежнему слушал, не отрывая взгляда от Стаева и боясь пропустить хотя бы слово. Вид у него был крайне серьезный, но в то же время озадаченный и разочарованный.
– Ладно. Этот мистический старик – твой сообщник (будем считать, что он существует) – вывел отряд из корпуса. Он провел детей через весь лагерь, играя на флейте. А ты шел следом. Ваша безумная процессия выглядела настолько дикой, что никто не посмел остановить вас. Вы вывели отряд за ограду и повели на Орлиную гору. Там и состоялась вторая часть концерта по заявкам радиослушателей. Почему именно там? А дело в том, что на поляне уникальная акустика, как в каком-нибудь зале. Это я сразу понял. И она как нельзя лучше подходила для исполнения твоего замысла. Но что произошло конкретно? То же самое, что было в актовом зале прошлой зимой? Только на этот раз никто не помешал. Но куда же все-таки делись дети?
Ответа от Шайгина по-прежнему не было. Вожатый лежал и смотрел теперь в потолок. На его лице появилось страдальческое выражение. Стаев продолжал:
– На рассвете ты пришел в себя, осознал весь ужас произошедшего и бросился в лагерь. Исправлять что-либо было поздно, поэтому ты решил предотвратить повторение подобных событий. Ты уничтожил старинную книгу, свой дневник, кассеты, но упустил главную улику: письмо отца. Совесть мучила тебя. Но ты находился в невменяемом состоянии. На тебя тоже повлияла музыка, как когда-то она повлияла на твоего родителя. И все же, собрав последние силы, ты решил предупредить нас и нарисовал пророческие рисунки. Все понятно, кроме тех черных прямоугольников.
Вожатый продолжал хранить молчание. Он лежал, как мертвый. Стаев же вошел в азарт и говорил дальше.
– Итак, ты добился своего. Вместе со своим загадочным мистическим сообщником. Провел уникальный эксперимент. Достиг неимоверных вершин в музыкальном искусстве. Сделал что-то такое, чего никто и никогда до тебя не делал. Была бы моя воля, я бы дал тебе все мыслимые награды мира, присудил бы все премии и даже поставил бы памятник. Честно тебе признаюсь, что лично я поражен, восхищен, раздавлен. А теперь… почему бы тебе не рассказать все как есть? В чем заключался эксперимент? Кто твой помощник? Что случилось с детьми? Можно