Мы подошли к самому главному. Есть все основания полагать, что соната представляет собой то музыкальное произведение, которое играл Крысолов гамельнским детям. И мы подходим к сути предмета: Что за музыка такая? Что она делает с людьми? Что случилось с детьми? Это и есть загадка века, над которой ломали голову наши предки. Возможно, эта музыка способна оказывать определенное влияние на человека. И совершенно очевидно, что она уникальна и неповторима.

Это отчасти подтверждается тем, что произошло со мной на последнем концерте. Видишь ли, какая-то непреодолимая сила заставила меня остановить оркестр и заиграть свою сонату. А когда я заиграл, то ощутил себя по-особому. Дело было даже не в эмоциональном подъеме и невероятном просветлении сознания (хотя и это тоже было). Я преисполнился неимоверной уверенности в том, что как будто все можешь, все знаешь и на все готов. Я был словно герой, который жаждет совершить подвиг.

Единственный недостаток – я не знал, что делать с этим своим состоянием. Я стоял на этаком трамплине, но понятия не имел, куда прыгать. Возможно, я сделал что-то неправильно. Возможно, я неверно интерпретировал ноты, сыграл сонату не до конца, не так или же совершил другой промах. И встает вопрос: если бы я сделал все, как нужно, что бы произошло тогда?

Могу сказать одно: в зашифрованной музыке сокрыта величайшая тайна. Было бы неплохо ее разгадать. Но с другой стороны, при неумелом использовании музыка может представлять опасность. И я даже не представляю, о чем может идти речь. И если ты докопаешься до истины, это будет открытием поистине космического масштаба, сравнимым по значимости с созданием теории относительности, открытием радиоактивности или решением теоремы Пуанкаре.

Ты, конечно, можешь отказаться. И я тебя пойму. Но помни: с твоими данными ты в любом случае станешь блестящим музыкантом. Однако ты будешь одним из. В первых строчках, но не впереди всех. На вершине, но не на седьмом небе. На голгофе, но не на кресте. А эта книга дает тебе уникальный шанс – уподобиться самому Творцу. Стать артистом, каких еще не было на свете. Сделать то, что никто еще никогда не делал.

Твой отец,

Герман Штольц

1 февраля 1990 года»

5

Красно-оранжевые шуршащие дни сменяли друг друга. За окном то шел дождь, то поднимался пыльный ветер, то светило тепловатое тусклое солнце, усиливая желтизну листвы, трепещущей на ветру. Но окна понемногу мутнели, теряли прозрачность, и пейзаж за окном превращался в черно-белый плоский рисунок, словно процарапанный на гравюре.

Стаев обитал теперь один и проводил свои дни в четырех стенах. В доме у него беспрестанно звучала музыка – когда хозяин спал, ел или отдыхал. Капитан планомерно проигрывал диски Шайгина все подряд, друг за другом, не глядя на названия, не сортируя по жанрам. Музыка была совершенно разная – от классики и джаза до попсы и народных песен, и от этого звукового винегрета в голове происходили занятные процессы. То появлялись образы, но, не достигнув полного оформления, исчезали; то рождались интересные мысли, но и они не обретали совершенства и материального воплощения. Такие умственные упражнения все же не проходили бесследно для капитана.

«Интересно, что же все-таки случилось в славном городе Гамельне? – спрашивал себя Стаев. – Видимо, то же самое произошло и в Комовском бору на Орлиной горе. Почти то же самое».

Он почти ничего не ел, а все его питание состояло из сладких шариков «Кукурузки». Жрал шарики пакетами, запивая их чаем. От сладкого болели зубы, урчало в животе, но остановиться было невозможно. Кукурузка, тинь-тинь-тинь! Пум! Он ел сладкие шарики, слушал музыку и читал книги, взятые из комнаты Шайгина. Без всякой системы, без разбора брал первое подвернувшееся под руку (каждый день что-нибудь новое), прочитывал несколько страниц текста, выхватывая отдельные слова и фразы. В перерывал между чтением и слушанием он черкал на бумаге. Каждое утро брал новый лист и заштриховывал его простым карандашом, но прямоугольники никак не получались совершенно черными. В приступе злобы Стаев мял и рвал бумагу, поэтому по квартире было раскидано множество обрывков неудачных «рисунков».

Но больше всего времени уходило на игру. Каждый день, ровно в полдень Стаев надевал белую рубашку и повязывал себе пионерский галстук, найденный в стопке старой одежды в шкафу. Я, фамилия, имя, вступая в ряды всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, клянусь (пионерский салют)… Совершив этот ритуал, он собирал флейту, становился перед зеркалом и начинал дудеть. Неуклюже перебирал пальцами по клапанам, пытался изобразить какую-нибудь мелодию – «Чижика-пыжика», «Кузнечика», тинь-тинь-тинь.

Помучавшись так с неделю, он решил прибегнуть к помощи преподавателя и начал брать уроки. Совсем молодая выпускница музучилища пыталась быть строгой и взрослой. Она объясняла, показывала, поправляла, иногда журила и с завистью поглядывала на дорогой инструмент, прелесть и возможности которого ее великовозрастный ученик постичь был не в состоянии. Что мы проходили на прошлом занятии? Берем инструмент, встаем. Спину прямо! Плечи расправить! Пальцы как ставим? Не целуем флейту, губы не растягиваем. Поток воздуха должен быть сконцентрированным и идти под углом. Спина. Грудь. Руки. Пальцы. Животом дышим! Не опускаем плечи!

На первом же занятии Стаев потребовал научить его играть джингл из рекламы «Кукурузки». Разучили с грехом пополам. Он принялся отрабатывать простую последовательность нот, но «как в рекламе» не получалось.

«Зачем это вам? – удивлялась учительница. – Вы хотите стать музыкантом?»

И на пятом занятии Стаев открыл ей тайну. Если дети ушли из-за музыки, значит, и обратный процесс возможен. А вдруг он сыграет такую мелодию, которая вернет десятый отряд? Ну чем он хуже Шайгина? Пионер – всем пример! К тому же у него волшебная флейта вожатого…

И они занимались дальше. Стаев с усердием упражнялся: играл гаммы, выводил в тетради ноты, читал учебник, презентованный ему учительницей. Впрочем, через две недели они с репетиторшей просто проводили урочные часы в постели безо всякой музыки. Это было приятно, но бесполезно. Флейта лежала рядом и блестела, щерилась клапанами.

В