Надев кроссовки и куртку, он вышел наружу.

***

«Стройградовские» перли буром, используя запрещенные методы и грязные технологии. В районах, по которым шли действующие депутаты от Мордашова, они ухитрялись отключать коммуникации, так что целые кварталы сидели в темноте, без воды и канализации. Делалось это для того, чтобы обвинить противников в наплевательском отношении к людям, которые страдают, пока их избранники набивают свои карманы.

Выведенный из терпения, Норов потребовал от Петрова прекратить эти безобразия, которые в конечном счете били больше по имиджу мэрии, чем по ее врагам. «Стройградовцы» перестали подстраивать аварии, но переключились на анонимные листовки и газеты. Их они издавали без счета, огромными тиражами, в красках расписывая немыслимые пороки своих противников: от алкоголизма и наркомании до многоженства и педофилии. Этим пасквилям мало кто верил, но душок от них оставался.

Своих кандидатов Норов объединил в одну группу под звучным названием — «Команда перемен» и вел их на мажоре. Все они обязаны были держаться весело и жизнерадостно; на встречах с избирателями улыбаться и излучать оптимизм; об оппонентах отзываться без брани; рассказывать не столько о проблемах, доставшихся в наследство от прежнего управления, сколько о том, какой отличный план по превращению Саратова в образцовый город существует у нынешних руководителей, молодых, честных и энергичных. Нужно лишь поддержать их, положив конец войне между законодательной и исполнительной властью. От этой войны страдают жители, а выигрывают всякие взяточники и воры.

Осинкин сфотографировался с каждым кандидатом и со всеми вместе; эти дружеские снимки были размещены на рекламных щитах и листовках. Осинкин был уверен, что его популярность сыграет важную роль в кампании, а его помощь окажется в конечном счете решающей. Норов больше полагался на правильную стратегию, деньги и административный ресурс, который теперь был в их руках, а потому не упорствовал, когда Осинкин наотрез отказался фотографироваться с Кочаном.

Ленькины кандидаты, наставляемые москвичами, в середине кампании заметно просели, и Норов, не желая их поражения, тайком от Осинкина позвонил Леньке и велел назначить доверенного человека, которого Норов мог бы негласно ориентировать в ситуации, давать советы и оказывать необходимую административную поддержку.

Кочан возобновил выпуск газеты «По Кочану», фасады домов вновь покрылись надписями «Наш депутат — Кочан», а на заборах появились карикатуры, изображавшие его оппонентов на сей раз в виде козлов с рогами. Сам он неустанно обходил дома, собирал собрания, митинговал, обещал, призывал.

В результате этой войны «всех против всех» сокрушительное поражение потерпели «мордашовцы», против которых воевали норовские, «стройградовские» и независимые. Им досталось лишь пять мест, что лишало их всякого влияния. Норов победил на 12 участках из четырнадцати, уступив одно место коммунистам и одно «мордашовцу». «Стройградовцы» протащили в думу только четверых, понапрасну потратив кучу денег, были страшно недовольны и винили в своем провале Норова, который помешал им развернуться. Зато Ленька, заполучивший целых пять мест, торжествовал и настойчиво звал Норова отпраздновать победу где-нибудь на островах с девочками, разумеется, за Ленькин счет.

И все же настоящим героем этой кампании оказался Кочан, который вырвал свой мандат в беспощадной схватке с двумя сильными соперниками. Он ходил именинником и важничал перед братвой, на что, по мнению Норова, имел полное право. Оставшиеся места достались коммунистам.

Такой расклад давал мэрии уверенность в том, что с думским противодействием покончено. Осинкин прилюдно благодарил Норова, однако Норов чувствовал усиливавшийся холодок в их отношениях. Наверное, Осинкин не простил ему отказа сыграть в политику по его, Осинкина, правилам, а может быть, до него дошло, что Норов помогал Леньке, — такие вещи трудно скрыть, особенно с учетом триумфального успеха «Мураховских» и более чем скромных результатов «Стройградовских». Так или иначе, но Осинкин стал с ним заметно суше, и теперь чаще советовался с Петровым, чем с Норовым.

Норова это, конечно, задевало.

***

Едва отгремели выборы, Норов с Верочкой улетели в свою первую совместную заграничную поездку, — разумеется, в Париж. Несколько ночей в трехкомнатном сьюте Ритца, экскурсии по городу на лимузине с индивидуальным гидом, Эйфелева башня, Лувр, Версаль, лучшие рестораны, дорогие бутики Сент-Оноре и авеню Монтень, дизайнерские тряпки, драгоценности, — этот набор развлечений тупых нуворишей был уже многократно осмеян в российской прессе, но от этого он не становился менее приятным и притягательным. Больше всего Норова радовал неподдельный восторг Верочки. Хоть одну женщину он сумел осчастливить!

Верочка относилась к нему с обожанием, угадывала желания, ловила перемены в его настроении. В постели она была страстной; отдавалась бурно и беззаветно. Для нее, такой стыдливой в жизни, не было запретных ласк, она позволяла ему все и сама делала все, даже то, чего избегали опытные женщины. Она любила целовать его тело, он даже немного стеснялся ее восхищения, и она трогательно просила разрешения это сделать. Несмотря на худобу, у нее была высокая, красивая, упругая грудь и длинные плавные бедра с тугими ягодицами. Со времен Лизы он не испытывал с женщинами ничего подобного.

За Парижем через несколько месяцев последовал Лондон, затем Рим. Сценарий пребывания был везде один и тот же — ново-русский, — роскошные отели, модные бутики, рестораны, индивидуальные экскурсии на лимузинах. Позволить себе длинный отпуск Норов не мог, но при первой же возможности сбегал с Верочкой за границу, и они проводили там несколько дней. С начала их близких отношений прошло уже больше полугода, а они еще ни разу не поссорились, между ними даже не возникало размолвок. Он купался в ее любви и все больше влюблялся в нее сам.

Норов познакомил Верочку со своей матерью и сестрой, наезжавшей время от времени в Саратов. Кате Верочка понравилась, и даже мать отнеслась к ней благосклонно. И Норов решился: он предложил Верочке переехать к нему. Она сначала вспыхнула от радости, но уже в следующую секунду посерьезнела, нахмурила брови, и потемнела серыми глазами, что у нее означало крайнюю степень озабоченности.

— Не знаю, — нерешительно ответила она наконец. — Боюсь, для мамы разлука со мной станет ударом, ведь она очень ко мне привязана. Я должна подготовить ее к этому.

— Давай поговорим с ней вместе, — предложил Норов.

Верочка вздохнула с облегчением.

— Давайте, — улыбнулась она. — Так будет гораздо лучше. С вами она не станет спорить. Я боялась вас об этом просить.

Она по-прежнему называла его на «вы», и это трогало его и умиляло.