— Правда?

— Разве я когда-нибудь тебя обманывал? Ну, может быть, пару раз, когда по-шведски уговаривал полежать с закрытыми глазами….

— Знаешь, мне действительно вдруг захотелось прилечь. Только чтобы ты был рядом, ладно? Мы просто полежим несколько минут, я отдохну, а потом опять встану….

— Тебя отнести?

— Ну что ты! Я такая тяжелая, целую тонну вешу! Ты меня не дотащишь. Конечно, сама дойду.

***

Поездка в Москву с Верочкой все изменила в жизни Норова. Он твердо решил, что отныне они с Верочкой будут вместе. Холостяцкий быт давно ему осточертел, а его гарем превратился в источник его мучений. Гарем жил в атмосфере непрерывных слез, упреков, претензий и жалоб. Норов лез из кожи, чтобы сделать всех своих женщин счастливыми, но они становились все несчастнее и несчастнее.

Обитая в провинциальном Саратове, они были обречены общаться в одном кругу, знали о существовании соперниц, отравляли себя сплетнями и слухами, страдали, ревновали, интриговали. Помимо прочего, наличие шести женщин означало, что ежедневно навещая одну из них и оставаясь порой на ночь, он, тем не менее, виделся с каждой лишь раз в неделю, что им казалось оскорбительно мало.

В лице Верочки он, наконец, встретил девушку, о которой, кажется, всегда мечтал: красивую, чистую, страстную и любящую. Проворонить такой шанс было бы непростительно. Пришла пора остепеняться.

На избавление от гарема ушло около месяца, и это потребовало от него терпения и больших денег. Деньги, конечно, не панацея от сердечных ран, но все же они приносят женщинам некоторое облегчение в их нелегкой доле.

Глава третья

Норов лучше других понимал, что драка за думу между городом и областью будет отчаянная, но такого ожесточения даже он не ожидал.

На 28 мест губернатор двинул 20 своих кандидатов, в основном — из бывших городских депутатов, своих сторонников; опытных, но разбавленных новобранцами. Отвечать за них он доверил Мише, тот собрал с зависимых предприятий огромные суммы и вызвал из Москвы лучших политтехнологов. Столичных специалистов Норов не боялся, он был уверен, что москвичи украдут не меньше четверти денег; еще столько же — Мишины люди, и это существенно ослабит их возможности. Гораздо больше его тревожили силовики и избирком, контролируемый губернатором.

Сам он вел 14 кандидатов, отобранных лично; «Стройградовцы», обнаглев, выставили 12, причем, часть из них шла по округам, где выдвигались популярные независимые кандидаты, готовые в дальнейшем сотрудничать с мэрией, если им окажут на выборах хоть какую-то поддержку. То есть, выражаясь на жаргоне картежников, получалась «перекозырка»: свои дрались со своими, деньги бездарно палились, а выигрывал от этого Мордашов, получавший дополнительные шансы.

Разобиженный Мураховский заявил Норову, что раз Осинкин ломает все договоренности, то и Ленька будет действовать на свой страх и риск. Вместо пяти он набрал девять человек; курировали его выводок тоже москвичи. С учетом коммунистов и толпы самовыдвиженцев, по некоторым округам образовалось по десять-двенадцать кандидатов на место.

За пару недель до конца регистрации к Норову нагрянул Кочан с вопросом: че там Норов думает насчет всей этой херни? Будет он, бля, Кочана выбирать или нет? А то Морда, между прочим, уже дважды засылал к Кочану гонцов по этой теме, до хера чего предлагал, но Кочан решил тормознуться. Они же с Норовым всегда в одну дуду дуют, куда один, туда — другой, у них же бригада. И вот Кочан сидит, бля, на жопе и ждет от Норова маяка. А Норов, нах, никак не маякует. И че? И куда? Кочан — весь в непонятках. Он же, бля, — раскрученный. Проверенный, от и до. Его в городе люди знают. И пацаны за него скажут, если надо. Да он бы в прошлый раз мэром выбрался, если бы его на лету не срубили!

История про губернатора была, конечно, чистым враньем, но Кочан и не рассчитывал, что Норов ему поверит. Он просто гнал пургу, так сказать, для поддержания разговора. Кочан нравился Норову своей дерзостью. Норов спросил, пойдет ли тот по трудному округу, и Кочан ответил, что он легких путей не ищет, ему, блин, по херу, кого рвать, бабок только дайте. Норов поставил его самовыдвиженцем на район, где ожидалась яростная борьба между мордашовцем, уже дважды избиравшимся по этому округу, крепким коммунистом и «Стройградовцем».

***

В спальне Анны было жарко, но ее по-прежнему знобило. Быстро переодевшись в свое длинное платье, она нырнула под толстое одеяло.

— Иди ко мне, — попросила она.

Он тоже разделся и залез к ней. Она повернулась к нему, ткнулась носом в его щеку, обняла длинной рукой с маленькой ладошкой. Прижимаясь к нему длинноногим мягким телом, жар которого он чувствовал через ткань платья, она постепенно немного успокоилась и расслабилась. Глядя сверху на ее осунувшееся лицо с закрытыми глазами, с потемневшими от жара и усталости веками, он чувствовал острую жалость к ней, такой большой и такой беззащитной.

— А если у нас все — таки этот вирус? — прошептала она.

— Нас положат вместе, в одну палату, мы заберемся в одну кровать, будем вот так лежать и целоваться.

— Нас не положат вместе! Мужчин не кладут с женщинами!

— А мы по-русски дадим им денег.

— Они тут не берут взяток, ты сам говорил!

— Еще лучше! Ты посмотришь на них своими круглыми красивыми глазами, скажешь «s'il vous plaît», и они тут же согласятся.

— Зато теперь до своего выздоровления я не смогу уехать, и мы не расстанемся!

— Даже не знаю, радоваться этому или огорчаться.

— Но ведь ты не хочешь, чтобы я уезжала?

— Конечно, нет! Я не представляю жизни без тебя!

— А почему ты молчишь, не говоришь мне об этом?

— Я говорю, хотя не должен… Мне кажется, это нечестно, — давить на тебя. Тебе и так непросто.

— Нет, нет, ты дави. Я люблю, когда ты давишь. Правда! Я люблю тебе подчиняться. Мне так спокойнее. Я не поеду, если ты этого не хочешь!

Он подумал про Левушку, ее сына, но вслух ничего не сказал. Но она и так догадалась, без слов.

— Я не хочу, не поеду! — повторила она с каким-то капризным вызовом и в то же время измученно. — Я потом приеду… потом… Ведь в этом нет ничего плохого, правда? Я же никуда не исчезаю!.. Я просто хочу немного побыть с тобой… просто счастливой женщиной… Имею же я право побыть счастливой хотя бы несколько дней!..

Через некоторое время она задремала, все еще обнимая его. Он дождался, пока ее дыхание стало