Мать жестом пригласила ее к столу, на котором уже стояла чашка молока и ломоть свежего лукового хлеба.

– Ты выглядишь уставшей, совсем исхудала, кожа кости обтянула, – заметила она. – Поешь. Тебе нужно восстановить силы.

Астрид послушно взяла хлеб и отпила молока. Она чувствовала, как тепло дома обволакивает ее, смывая часть напряжения, которое стало ее постоянным спутником. Ее отец сел рядом, внимательно изучая ее лицо.

– Мы слышали, что ты сближаешься с жрецами, живешь у них в поселении, – наконец произнес он. – Это хорошо, Астрид. Это… это путь, который дан не каждому. Мы гордимся тобой.

Ее рука на мгновение застыла с хлебом на полпути ко рту. Она подняла глаза на отца, и в них мелькнула растерянность. Говорил бы он такие слова, если бы знал, какие горести приносит служение, на какую жестокость приходится идти во имя богов? Была бы в их глазах та же искрящаяся радость, если бы они воочию увидели ее на кровавом ритуале, с ножом в руке над тушей убитого животного?

– Гордимся, – повторила мать, сев с другой стороны стола. – Ты всегда была особенной. Но теперь это стало очевидным для всех. Спасибо, что вернула уважение в наш дом.

Астрид сглотнула, чувствуя, как внутри поднимается странная смесь эмоций. Горечь и радость, тревога и облегчение.

– Я просто делаю то, что должна, – тихо ответила она.

Мать потянулась через стол и мягко коснулась ее руки.

– А это и есть самое важное, девочка. Делать то, что нужно, даже если это трудно.

– Боги видят тебя, Астрид. И если они выбрали тебя, значит, у них есть для тебя план. Не бойся идти до конца.

Ее губы дрогнули, но она заставила себя улыбнуться, хотя внутри неё оставался неизбывный холод. Она не была уверена, что их гордость была тем, что она заслужила. Или тем, чего она хотела. Но в этот момент она почувствовала, что должна была услышать именно эти слова. Ей нужно было не только это, но и ощущение того, что жизнь в доме постепенно возвращается в прежнее русло. Астрид не была уверена, что рада этому, потому что родители будто изо всех сил пытаются не думать о Сане, однако еще тяжелее было бы видеть их, потонувшими в топи печали. Мама впервые с рокового дня оживилась, вернув себе прежнюю теплоту. Она откинулась на спинку стула, её взгляд стал более мягким, почти задумчивым.

– Ты часто видишь молодого жреца? – вдруг спросила она, словно невзначай. – Его имя… Хальдор, кажется?

Астрид растерялась. Она не ожидала такого вопроса и почувствовала, как её лицо заливает жар.

– Да… Я вижу его, – неохотно ответила она, стараясь не встречаться с матерью взглядом. – Он помогает мне понять то, что важно.

Мать слегка улыбнулась, словно подразумевала нечто большее, чем говорила.

– Это хорошо, – заметила она. – Знаешь, жрецы редко сближаются с кем-то из деревни, но если ты войдешь в их круг, это будет большим благословением. Такой союз может многое дать… всем нам.

Астрид широко раскрыла глаза, её лицо ещё больше покраснело. Она вскочила, чуть не опрокинув стул.

– Мама! – воскликнула она, стараясь удержать голос от дрожи. – Это… это не то, о чем ты думаешь! Между нами ничего нет!

Отец тихо усмехнулся, потягивая свой отвар.

– Никто и не говорит, что есть, – пробормотал он, но в его голосе звучала явная насмешка.

Мать подняла руки в жесте примирения, но ее улыбка осталась на лице.

– Успокойся, девочка моя. Я просто сказала, что он хороший человек. И что жрецы заключают браки только между собой. Если он выбрал тебя для обучения… кто знает, что из этого выйдет?

Астрид покачала головой, чувствуя, как её сердце колотится сильнее, чем от звуков леса. Мать Астрид медленно поднялась из-за стола, обойдя его, и остановилась у полки, где лежали старые вышитые ткани. Она провела пальцами по узору, словно вспоминая что-то далёкое.

– Я иногда думаю… – начала она задумчиво, не глядя на дочь. – Как было бы красиво устроить настоящую церемонию. По всем нашим обычаям.

Астрид напряглась, чувствуя, куда может завести этот разговор, но молчала, позволяя матери продолжить.

– Белые ткани, вышитые вручную. Красивейшие венки из трав и полевых цветов. А перед алтарем – чаша с молоком, медом и пеплом, чтобы скрепить союз перед богами, а позже подниметесь на утес и принесете обет перед звездами и ликом богов. Мы с отцом могли бы смастерить вам обручальные кольца из вяза, – мечтательно произнесла мать. – Это было бы так… правильно, так прекрасно.

Она повернулась к Астрид, ее глаза блестели от непривычного для нее тепла. За последние дни мама будто потухла, увязла в своей молчаливой печали, однако длительное отсутствие дочери, видимо, заставило ее подумать о том, что она может потерять обеих.

– Ты помнишь, как раньше, когда деревня жила мирно, у нас были такие праздники? Все собирались, танцевали. Песни звучали до самого рассвета. Вы с Саной покоя не давали никому, носились вокруг костра и собирали с тарелок бруснику и макали ее в мед, – ее голос стал мягче, почти шепотом. – Сейчас нам всем нужен такой праздник. Что-то, что вернет радость в сердца людей.

Астрид почувствовала, как у нее внутри что-то сжимается. Она знала, что мать намекает не просто на праздник, а на то, что этот праздник могла бы устроить именно она. Отчего-то девушке подумалось, что после исчезновения Саны мама решила, что ее единственный шанс увидеть дочь на традиционной свадьбе – это только Астрид.

– Мама… – начала она осторожно, но та лишь покачала головой, прерывая ее.

– Я знаю, что говорю о вещах, которые еще не скоро сбудутся, – сказала мать. – Но ты уже сделала первый шаг, сблизившись с жрецами. Кто знает, куда это приведет?

Астрид нахмурилась, чувствуя, как ее щеки заливает жар. Эти разговоры – вовсе не то, что она ожидала, когда решила навестить родителей.

– Мама, это все не так просто, – резко ответила она. – Я делаю это не ради каких-то праздников или… или того, чтобы дать людям зрелище. Это тяжелый, жестокий труд. Поверь, мои мысли сейчас не о любви и празднествах, а только о том что правильно, как мне поступить…

Астрид запнулась: она не могла признаться родителям в том, какой выбор ей предстоит сделать, не могла признаться самой себе, что и выбора-то на самом деле нет Она пока не могла принять последствия, которые успела уже представить себе достаточно ярко. Ей предстояло стать предательницей для одних