Вспомнив об этом, Александр вдруг подумал, как причудливы изгибы судьбы. За потомка того самого Салтыкова выйдет замуж его дочь Зинаида.

– Непостижимо, – прошептал он и решительно направился к окну.

– Рядятся на русский манер, а духи все одно французские. Чертовы дуры!

За зиму рамы сильно разбухли, но для Александра с его силой то были пустяки.

Прижав в нужном месте и потянув раму на себя, он распахнул окно. Стекла при этом жалобно зазвенели, сливаясь с щебетом пробовавших голос синиц и чириканьем беззаботных воробьев.

Ворвавшийся в комнату весенний ветер распахнул неплотно закрытую дверь, и образовавшийся сквозняк поднял бумаги на письменном столе Минни. Часть упала на пол, а остальные принялись кружиться на гладкой деревянной поверхности.

Притворив плотнее дверь, Александр поднял упавшие листы и вернул их на место. Лежавшая на столе книга под ветром распахнула свои страницы, и среди них Александр вдруг увидел маленький крестик.

Кипарисовый.

Несколько мгновений он глядел на него, не смея поверить глазам, потом схватил и увидел на обратной стороне буквы «А» и «М», вырезанные тонким резцом. Он сделал это в тот день, когда понял, что любит Марию Мещерскую так, как никого и никогда не любил. И тем же вечером подарил крестик. Подарил той, которую мечтал увидеть женой. Он знал, что никогда не станет императором, поэтому искренне верил в свою мечту.

Где-то в коридоре стукнула дверь, раздался смех, и Александр, очнувшись, захлопнул книгу, скрыв среди листов кипарисовый крестик.

Руки его дрожали.

События последнего времени прокрутились в голове, словно в калейдоскопе, и все произошедшее неожиданно открылось ему во всей страшной и уродливой правде.

– Господи! – вырвалось у него.

За дверью, совсем близко протопали башмачки.

«Если она зайдет сейчас, я убью ее», – мелькнуло в голове.

Каблучки простучали мимо двери, и все стихло.

В лицо ему, стоявшему перед окном, неожиданно кинулась россыпь прозрачных брызг. Александр вздрогнул и разжал сведенные в судороге кулаки.

Дождик, уже совсем весенний, направляемый ветром, залил подоконник и замочил бумаги на столе императрицы.

– Саша, ты с ума сошел! – раздался сзади веселый голос. – Вот безобразник! Я писала в попечительский совет, а теперь черновик испорчен!

– Ничего. Черновик все равно вышел нехорош, – ответил Александр и повернулся к жене.

– Я готова! – объявила Минни, вставая перед ним.

Она в самом деле была хороша. В белом бальном платье, колье и бесчисленных жемчужных нитях, делавших ее похожей на царицу Савскую.

– Ты, бесспорно, будешь украшением сегодняшнего бала, – сказал Александр.

– Всегда говоришь одно и то же! – рассмеялась Минни, подходя и целуя его в щеку.

Она была радостна и неподдельно счастлива.

Господи, Спаситель наш, дай мне сил!

– Ты готов?

– Конечно, – ответил Александр, подавая императрице руку.

Ожидавшие в зале появления императорской четы при виде их, идущих рука об руку, отметили, как счастливы они оба.

Только император отчего-то немного бледен.

Пока ехали в поезде, жили в гостиницах, зная, что назавтра снова придется пускаться в путь, Зизи не теряла присутствия духа ни на минуту. Однако когда в Вене их путь наконец пришел к завершению, она несколько дней лежала в своей комнате, не в силах подняться и выйти хотя бы к ужину.

Сергей волновался, пытаясь вернуть ей расположение духа или хотя бы отвлечь, пока вызванный доктор не посоветовал оставить ее в покое. Горничная приносила воду, фрукты и цветы, но Зизи оставалась равнодушной ко всему.

Силы, поддерживающие ее все время, пока грозила смертельная опасность, оставили беглянку, как только угроза миновала.

Она даже в окно не глядела, хотя в Вене вовсю бушевала весна.

Наконец на пятый или на шестой день – она точно не помнила – Зизи проснулась с давно забытым ощущением счастья. Лишь единожды, в другой жизни она проснулась от счастья, и это было связано с Сергеем.

Зизи вдруг вспомнила и о нем, и о том, что сейчас она в невиданном, как говорил Сергей, по красоте городе, о котором читала в книгах, но увидеть не чаяла.

Поднявшись, она вымылась, надела чистое белье и платье, которое принесли в номер из магазина. Платье оказалось великовато, пришлось заколоть булавками ворот и в поясе.

Зеркало в комнате было во всю стену, от пола до потолка, но то, что девушка там увидела, не обрадовало. Даже в новом платье она выглядела так, словно доживает последние дни. Но поделать с этим ничего было нельзя, и Зизи, надев туфли – тоже новые и очень красивые, – спустилась.

В ресторане никого не было, время завтрака еще не наступило, а подниматься в номер Сергея она не решилась. Швейцар распахнул перед ней дверь, и Зизи очутилась на улице австрийской столицы.

Не успела она сделать и двух шагов, как мимо с грохотом пронесся омнибус, навстречу ему фиакр, несколько колясок, ландо, несущиеся по булыжной мостовой с невиданной прытью. Пробежали девушки в легких накидках, за ними, смеясь, группка школьниц в одинаковых платьях, просеменили строем монахини. Раздавшийся сзади резкий звук заставил ее отпрыгнуть к спасительной двери отеля. Крутя педали, прокатила на велосипеде барышня в мужском костюме и круглых очках.

Посреди бесконечного шума, движения и суеты Зизи почувствовала себя потерявшейся и ошеломленной.

Этот мир не для нее. Она не сможет здесь жить.

Вдруг смертельно захотелось нырнуть под стол, в свой надежный домик, где так спокойно, так надежно, где никто не мог ее найти.

Рука непроизвольно сжала перстень Мещерских, висевший на шее, там, куда много лет назад повесила его матушка.

– Не бойся, я с тобой, – сказал кто-то на ухо.

Она повернулась и уткнулась Сергею в грудь, вдохнула родной запах.

– Мы же вместе теперь.

– Навсегда? – подняла она на него заблестевшие глаза.

– Перед Богом и людьми.

Примечания

1

Я люблю вас больше жизни, дорогая Зизи.

2

Не только понимаю, но и говорю свободно.