– Лили? – послышался голос мистера Вудсона.

– Можно войти? – спросила она.

– Конечно, – ответил он, – что-то случилось?

Оливер открыл двери и увидел весьма уютный кабинет. Интерьер был подобран со вкусом: деревянные панели на стенах, на светлом паркете лежал темно-зеленый ковер, вдоль стен стояли книжные стеллажи, горел камин, а напротив стояла мягкая бежевая мебель. Мистер Вудсон сидел за небольшим столом под теплым светом лампы и читал, а когда заметил их, снял круглые очки и внимательно на них посмотрел.

– Лили, – удивился мистер Вудсон, – что здесь делает детектив? Ему явно нужна медицинская помощь, а не мой кабинет.

– Папа, нам нужно с тобой поговорить… – Ее голос дрогнул.

– Спасибо, дальше я сам, – произнес Оливер, тронув ее за плечо в знак поддержки, и прошел в кабинет, стараясь выпрямиться, насколько позволяли уже не только отбитые ребра, но и спина. – Мистер Вудсон, мне нужно с вами поговорить по поводу Синди и Джеки Браун. Я знаю о вашей причастности к их смерти, так что лучше вам все сейчас рассказать и сделать чистосердечное признание.

Оливер нахмурился и принял твердое выражение лица: мистер Вудсон должен был понять, что другого выбора у него не было, кроме признания.

– Что ж, – вздохнул мистер Вудсон и отложил книгу, положив на нее очки. – Тогда прошу, пойдемте присядем. – Он показал на диванную группу рядом с камином. – Лили, тебе незачем это слушать, иди лучше к себе в комнату.

– Нет, папа, я останусь с вами, – ответила она.

Мистер Вудсон тяжело вздохнул, коротко кивнул, и они отошли к двум диванам. Лили села рядом с отцом, а Оливер – напротив них. Разделял их только стеклянный журнальный столик. Оливер почувствовал тепло от огня, и его резко накрыла усталость, но как бы ни хотелось спать, надо было собраться и получить признание.

– Что вы хотите узнать? – наконец спросил мистер Вудсон.

– Правду, – ответил Оливер, достал диктофон, нажал красную кнопку и положил на стеклянный кофейный столик между ними.

– А какая правда вам нужна? Синди Браун погибла от несчастного случая, оступилась и упала…

– Папа, пожалуйста, не надо, – перебила его Лили. – Мы знаем, что это не так. Ты же мне всегда говорил, что надо быть порядочным и честным человеком, так, пожалуйста, будь им, – она глубоко вздохнула. – Ты виноват в смерти мамы Джеки?

– Нет, не я, – твердо ответил он.

– Тогда кто же? – с нетерпением спросила Лили.

Оливер услышал, как она начала волноваться, и пожалел, что взял ее с собой. Он взглянул на семейные фотографии на столе мистера Вудсона: красивая жена, красивая дочь, красивый дом…

Ему надо было задать один очень неприятный вопрос, и лучше было бы это сделать без нее. Но вспомнил, что она пообещала ему выдержать все, что будет на этом допросе. И любой другой бы девушке он не поверил, но Лили показала себя довольно твердым человеком.

– Мистер Вудсон, – произнес Оливер, – вы изменяли своей жене с Синди?

Повисла тишина, он старался не смотреть на Лили, хотя и без этого знал, насколько ей сейчас было тяжело.

– Нет, – махнул он, отведя взгляд.

– Ну, ваша жена долго болела, а Синди была веселой и здоровой, – продолжал Оливер.

– Все совсем не так…

– А как? Не потому ли вы привели ее к себе на лесопилку, это же такое удачное и удобное место для тайных встреч?

– Говорю же, – мистер Вудсон повысил голос, – все совсем не так.

– И когда она сказала, что хочет большего, вы поссорились и вы ее случайно толкнули? А затем, когда она разбилась, чтобы избавиться от улик, вы скинули тело в работающую пилораму? – Он посмотрел на Лили, та сидела с распахнутыми глазами, почти не шевелилась и вся побелела. Он подумал смягчить допрос, вздохнул и продолжил уже спокойнее: – Затем вы купили молчание старого шерифа и мистера Коллинза.

– Лили, – он обратился к дочери, – все совсем не так, как говорит этот детектив.

– А как, папа? – растерялась она. – Как же это еще можно объяснить?

– Я правда любил твою маму.

На сердце у Оливера потяжелело. Он вздохнул и стал молча наблюдать за семейной драмой: Лили взяла отца за руку и заплакала.

– Папа, тебе лучше признаться во всем, – произнесла она. – Помнишь, что мама говорила? Что мы должны защищать и помогать…

– Милая, – он положил руку на ее ладонь и закачал головой, сдерживая слезы, – я не могу…

– Нет, можешь, – ее голос окреп, – тебе придется признаться, и тогда, может быть, тебе станет легче. Ты же поэтому никуда меня не отпускаешь? Ты же не из-за печали о маме держишь меня? Ты же с чувством вины не можешь справиться. Но, отец, какую бы ты ужасную вещь ни натворил, я все равно буду любить тебя.

Оливер опустил взгляд и тяжело вздохнул, сам на удивление сдерживая слезы. Ему вдруг стало так тяжело, невыносимо тяжело. Кейт всегда говорила похожими словами, говорила о том, как сильно его любит. И он отвечал ей тем же… Они так много мечтали, так много планировали и так много не успели сделать. В его сердце поселилось столько сожалений. Он ужасно по ней скучал. Ужасно скучал. Прошел уже целый год, и он только сейчас понял, что его гложет совсем не чувство вины, а самое настоящее горе от потери любимого человека. Он прикрыл глаза и совсем позабыл, что сидит в кабинете красивого особняка в каком-то маленьком городке на северо-востоке штата. Сейчас он сидел в своей квартире на огромном диване и смотрел пустым взглядом перед собой. Шторы были занавешены, и вокруг была темнота, хотя на улице светило яркое солнце. Тикали часы, неминуемо напоминая ему, что сегодня должны были пройти похороны. Все вещи Кейт так и лежали нетронутыми: на кофейном столике стояла бутылка воды, которую она забыла перед пробежкой, рядом лежала недочитанная книга, а на кресле висел ее белый халат, скинутый после душа перед пробежкой. Он должен был взять себя в руки, выйти из квартиры в своем самом лучшем костюме, сесть в машину и доехать до центрального кладбища. Где все его ждали: их общие друзья, близкие, родственники, коллеги. А он хотел разнести здесь все к чертям! Заорать, завопить и зарыдать… Но вместо этого глубоко выдохнул и со спокойным, каменным выражением лица вышел из квартиры. С таким лицом прошли и похороны, и поминки, и первый день после, неделя, месяц, год…

И сейчас, под тихий голос Лили, впервые задумался: