Что еще сказать тебе? Пожалуй, вот что: уже после случившегося так легко поймать момент, когда наши глаза открываются и мы видим мир таким, какой он есть. Череда крошечных, несущественных событий – ничем не примечательных, если не сложить их вместе, – или удар, нанесенный в очередной раз. Осознание, что законы и принципы правосудия применимы к одним и не применимы к другим. Что правду можно купить.

Четыре благородных джентльмена.

Ты будешь удивляться, как мне это удалось. Устроить все не составило труда. Главное – тщательно подобрать сообщников, умеющих смотреть сквозь пальцы на все, кроме собственной выгоды. Если у человека есть деньги, со временем можно добиться чего угодно.

Ты спросишь, сожалею ли я о чем-то, и я скажу – да. Я сожалею о том, что пришлось причинить страдания тем, кто мне дорог, хотя у меня и не было выбора. Со временем мотивы моих действий станут ясны. Кроме того, вышло так, что мое стремление к возмездию стало причиной смерти невинного человека. Эта смерть, ненужная и ничем не оправданная, только сильнее убедила меня в справедливости моего дела и правильности выбранного пути.

Наказание должно соответствовать преступлению.

Глава 21. Блэкторн-хаус. Фишборнские болота

Конни брела домой, сражаясь с ветром и косым проливным дождем.

В тот самый миг, когда она протянула миссис Кристи записку, чтобы та прочла сама, небеса разверзлись. Девочки с визгом бросились к матери, и разговор оборвался. Конни пригласила миссис Кристи в Блэкторн-хаус к пяти часам, чтобы продолжить разговор.

Миссис Кристи вызывала у нее инстинктивную симпатию: она казалась честной и порядочной женщиной. Конни надеялась, что она придет в назначенный час.

* * *

Придя домой, промокшая до нитки Конни сняла шляпу, выдернув шпильку, бросила мокрое пальто и ботинки на пол, а потом в одних чулках направилась прямо в гостиную и налила себе порцию отцовского бренди.

Она осушила его залпом, затем вылила в стакан все оставшееся содержимое бутылки и уселась в кресло у огня.

В дверях робко возникла Мэри. Конни почувствовала, как взгляд девушки остановился на стакане.

– С вами все хорошо, мисс Гиффорд?

– Замерзла, – сказала Конни, раздумывая, не затронуть ли тему письма. Она сделала еще глоток бренди. Не хотелось, чтобы Мэри подумала, будто ее считают в чем-то виноватой, а кроме того, Конни сама была обеспокоена запиской, и ей нужно было время, чтобы подумать об этом в одиночестве. Она решила подождать с этим.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, мисс.

– Посетители были?

– Нет, мисс, и наверху тоже ни звука.

Конни подняла глаза. Разговор с миссис Кристи ненадолго вытеснил у нее из головы мысли об отце. Теперь казалось как никогда важным поговорить с ним о прошлом. Спросить, знает ли он, кто мог принести такую записку в Блэкторн-хаус. Знает ли кого-нибудь, у кого могли быть причины следить за их домом.

– Хотите, я разожгу камин, мисс? Здесь ужасная сырость, а вы ходили по улице вся промокшая. Или плед хотя бы?

Конни улыбнулась такой заботе.

– Плед был бы очень кстати, и тапочки тоже. И если бы вы принесли сюда мой дневник, тоже было бы замечательно.

– Конечно, мисс. А где он?

Конни попыталась вспомнить, куда дела дневник вчера, когда ушла с террасы. Унесла в мастерскую? Кажется, нет.

– Может быть, в гостиной? Я писала за столиком на террасе.

Конни почувствовала, как жар бренди просачивается в кровь. Наклонила стакан, и последняя капля скатилась в горло. Она посмотрела на буфет – нет ли там еще чего-нибудь, что можно выпить? – но передумала.

Конни сняла чулки, растерла застывшие ноги, потом поджала их под себя в кресле и откинулась на спинку.

Спать она вовсе не собиралась.

* * *

Конни смотрела из окна поезда на шиповник и боярышник, на будру и пурпурноглазую веронику. Овсянка и малиновка красногрудая – обычные садовые птицы.

С ней вместе ехала жизнерадостная улыбчивая девушка, старше ее лет на восемь-девять. Блузка с рюшами и кружевным воротником, длинная черная юбка. Каштановые волосы под простой соломенной шляпкой, украшенной желтыми цветами по краю.

Они купили обед в корзинке на одной из станций по пути. Конни помнила, какой жирной была куриная ножка. Немного холодной говядины и хлеба с маслом. Помнила, как они смеялись и играли в словесные игры, вроде «Купидона» и «Табу». День был скучный, это она тоже помнила. Пришел проводник, чтобы зажечь лампы в вагоне. Или это была уже какая-то другая поездка?

У нее на коленях лежит книга детских стихов. Слишком детских для нее. Она болтает ногами, шаркает подошвами по полу вагона – взад-вперед, а поезд стучит колесами. Во сне к ней вернулись краски, картины и звуки того дня.

В Шорхэм-бай-Си они пересели на стейнингскую линию. Пришлось ждать поезда на сырой платформе, день был все еще пасмурный из-за морского тумана, ползущего из гавани. Маленький вагон, пыхтение паровоза, кочегар разжигает огонь. Они переехали через реку Адур по старому деревянному мосту и вышли в Брамбере. Название станции большими белыми буквами по черной доске на платформе.

Единственная узенькая улица. Крутой холм и руины разрушенного замка, путь по пыльной дороге к невысокому кремневому зданию с двускатной крышей. Возле него на скамейке сидит старик в черном костюме и галстуке-бабочке, в соломенном канотье. Бакенбарды. На фасаде вывеска: «Музей: работает ежедневно». Кто-то (та девушка?) сказал Конни, что этот человек и есть мистер Уолтер Поттер, владелец музея. В красивом саду во внутреннем дворике толпа посетителей ждет своей очереди, чтобы увидеть экспозиции.

Конни не помнила ни ожидания, ни того, как покупали билет. Только парадную дверь с витражами, сверкающими в тусклом послеполуденном свете, будто калейдоскоп, – она вела в вестибюль. Деревянная касса – полированная, а вокруг фотографии и ваза со свежими луговыми цветами. Стеклянный сосуд с поросятами – сиамскими близнецами. Мордочки сплющенные, мягкие. Ножки, крошечные пятачки и ушки. Конни подумала – у них такой вид, будто они улыбаются. Перед сосудом табличка, поясняющая, что поросята-уродцы подарены музею около двадцати лет назад и считаются плодом колдовства.

Что еще? Подвешенное деревянное сиденье для взвешивания жокеев и железный капкан с металлическими зубьями, стиснутыми и покрытыми бурой кровью давно истлевших жертв. Язык церковного колокола из Сассекса.

Держась за руки, они идут дальше, в комнату, полную сокровищ – не знаешь, куда и смотреть. Птичьи гнезда, подвешенные к потолку – спутанные клубки из стеклышек, перьев и меха. Со стропил свисают звериные шкурки. И повсюду витрины, взрослому по пояс, а для Конни – на уровне глаз. Через всю середину