глубоком осуждении. – Не берите в голову, испеку в лучшем виде. Ему ж хоть с гвоздями, желудок у моего осла луженый. Пудинг сделаю бейквеллский, вам-то тоже надо кусочек оставить, вы ж его любите.
По мнению миссис Тернер, я люблю все, но отчего-то ничего не ем. Видимо, стесняюсь.
– Не надо. Передайте весь пудинг мистеру Тернеру.
Миссис Тернер не спорит, только вздыхает тяжело и с надрывом. В моем мире миссис Тернер была всегда, кухонный Атлант, а в последние годы она еще и за волшебника – из ничего делает что-то. Я ухожу подальше от нее и ее недовольства, тяжелого и неповоротливого – у меня ни сил, ни места в голове, чтобы его переживать.
* * *
Мистер Эндрюс входит в библиотеку, когда крашу ноготь на указательном пальце правой руки. Он тут редкий гость – чувствует себя неловко, горбится, силясь занять поменьше места.
– Звали, леди Агата?
– Да. Хочу, чтобы вы купили собаку… не знаю, может, двух. Бульмастифов желательно. – Я читала небольшую статью в «Сельской жизни» с фотографией и была сражена их габаритами, не собаки, а «Валентайны». – Или кого сочтете более подходящим. Для охраны. Вы сможете это сделать?[23]
– Дык, конечно, как скажете, леди Агата. С собаками все веселее.
– Я не планирую с ними веселиться. Я хочу, чтобы они охраняли дом.
Я далека от самого понятия веселья, как никогда не была: я в ярости, мне уже не хочется спать, мне не помогает медитативное созерцание идеально легшего красного лака. Печатная машинка отодвинута на самый край стола – Холмски почти забыт, полностью обескровлен и постепенно становится призраком в моем сознании, – не успеваю работать над текстом, нет времени. Я за это расплачусь. Потом.
Гадалка написала мне письмо с шантажом. А он… мистер Х… писал письма моему отцу. Мистер Х рылся в моей комнате. Значит, он был в курсе письма, написанного гадалкой, иначе как узнал про вазу? Итого, выходит, что гадалка и шантажист связаны. Как? Понятия не имею. Может… Нет, Агата, не надо гадать, у тебя даже хрустального шара нет. Просто воспринимай факты и делай из них выводы. Зачем два разных письма? Мистер Х мог бы написать письмо для меня сам, не криптограммой, конечно, а обычным образом, зачем привлекать гадалку? Не знаю.
А мистер Х мог убить гадалку? Мог. Доказательства? Ни единого. Гадалку мог убить кто угодно. Даже таинственный Ф. из книжечки. Ф., кстати, может быть и мистером Х. Но что он мог ей тогда приносить?.. Не углубляйся. Слишком много гипотез – плохо.
Почему мистер Х полез в дом? Он узнал, что я одна? Возможно. Доггер задержан. Я одна. Он решил воспользоваться случаем и поторопить. Запугать. Напомнить о себе. Чтобы я стала сговорчивее. Хорошо, это логично. Молодец, Агата.
Только вот ты теряешь суть, Агата. Твоя задача – не углубляться в расследование, а найти алиби Доггеру. А ты мечешься и строишь предположения. Никаких прямых доказательств виновности Доггера нет, но и прямых доказательств его невиновности тоже. Доггер – полутень.
Откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза. Руки кладу перед собой на стол – лак еще не просох.
В темноте под веками неспокойно, из темноты рождаются цветные пятна, они складываются в картину: условный мужчина вышвыривает мои совершенно неусловные вещи из гардеробной. Мое любимое платье теплого травяного оттенка, мои шелковые блузки – молочная, лососевая, черная, бирюзовая – летят с вешалок. Я дергаюсь, словно получаю невидимую пощечину. Даже щека горит, как от удара.
Я медленно встаю. Нет времени на ярость, оставим ее до лучших времен, а сейчас мы будем драться на пляжах.[24]
* * *
Дом подруги миссис Тернер, Мэри Бэккер, совершенно точно не поражает своим великолепием. Двор запущен: газон не подстрижен, кусты спиреи загустились, торчат из земли неопрятными вениками. Годами никто не срезал нижние ветви, из-за чего те стали тонкими и ломкими. Тут же, посреди газона, разбиты жалкие грядки – маленькие и кривенькие, вровень с землей, но на них все же высажены чахлые… чахлый… это огурцы? Базилик?.. Нечто странное.
Я стучу дверным окислившимся молотком, поглядывая на то, как колышется за стеклом не очень чистый тюль.
Дверь открывается. Сперва вижу огромную плетеную корзину, а потом уже за ней Мэри. Глаза у нее и правда ведьмовские – большие, навыкате, водянисто-желтые. Из-за цвета кажется, что их обладательница всегда немного не в себе. Корзина грохается об пол, губы округляются.
– Боже мой, лорды!
От удара из корзины выпадают чистые полотенца. Видимо, я оторвала миссис – мисс? мэм? – Бэккер от стирки. Я слишком удивлена оттого, что Мэри обращается ко мне во множественном числе и мужским титулом, поэтому, чтобы скрыть растерянность, присаживаюсь, подгибая юбку, и кладу мокрые полотенца обратно в корзину. Как Доггер. Мои листы. Неловко признавать, но скучаю по его беспардонной манере входить в мной открытые двери: привычка раздражает, но и вместе с тем забавляет. Правда, забавляет она, если вспоминать, а не участвовать в ней.
– Не трогайте! Что ж вы! Ой! – Мэри толкает ногой корзину в сторону. – Да проходите, проходите! Ах ты ж! Вы ж дверью, поди, ошиблись!
Покорно захожу в прихожую, хотя зачем меня приглашать, если Мэри считает, что я ошиблась дверью?.. Несколько нелогичное поведение.
– Я пришла поддержать вас в связи с тем, что вы стали свидетельницей ужасного события.
Конечно, предлог сомнительный, но ничего лучшего по пути сюда мне не придумалось. Глаза Мэри расфокусированы:
– Какого?
Боже, что же происходит в жизни Мэри Бэккер, если убийство соседки напротив не ассоциируется с ужасным событием?
– Миссис Тернер сказала, что вы были одной из первых, кто увидел несчастную, – так и не поносить ей шикарного платья в полоску, – мадам Психе.
– Ой, да, дикость-дикость. – Говорит и улыбается, глаза блестят, заправляет седые волосы за ухо, неожиданно кокетливо на меня глядя. Я с необычайной силой осознаю, что занимаюсь тем, к чему всю жизнь относилась пренебрежительно – собираю сплетни, более того, пытаюсь заставить людей ими со мной делиться. – А не пропустить ли нам по капельке, а то я как вспомню, так сразу в нервы?
Кидаю взгляд на дешевые пластмассовые часы на стене. 10:12. Я собираю сплетни и пью с утра – жизнь явно идет на лад.
– Да, конечно, я понимаю.
Я совершенно ничего не понимаю. Например, зачем ставить в гостиной такие убогие кресла с такими нелепо высокими подлокотниками. А подраны они – из-под обивки торчит колючий ворс наполнителя, – видимо, кошкой. Забиваюсь в угол, чтобы жесткий ворс не задрал ткань