– Что за приметы?

– Перстень с монограммой Мещерских.

– Перстень?

– Это было наивно с ее стороны – верить, что он сохранится. Скорей всего, перстень украли в первый миг, как ты оказалась в чужих руках.

– А еще?

– Кипарисовый крестик с нашими инициалами, который я сам надел ей во время той единственной ночи любви.

Зизи прижала руку к груди, нащупав крестик.

– Я увидел его в тот злосчастный день, когда было совершено покушение на императора. Моего отца.

– Тринадцатого марта восемьдесят первого, – прошептала Зизи.

– Тебе только исполнилось четырнадцать. Совсем ребенок, но какая храбрая! Я увидел тебя возле батюшки, когда его доставили в покои. Ты собирала и выносила окровавленные тряпки. Должно быть, ты не совсем понимала, что произошло, но на твоем личике не было ни капли ужаса или отвращения перед изуродованным телом императора. В те мгновения я сам был в глубочайшем шоке, и вдруг заметил девочку, работавшую наравне со взрослыми рядом с умирающим человеком. Сам не знаю почему, но один твой вид вернул мне мужество. И тут я заметил крестик, выпавший из ворота рубашки. Несколько мгновений я смотрел на него и, когда ты оказалась совсем близко, узнал. Я терял своего отца, но в то же мгновение обрел дочь, утраченную, как думал, навсегда. Мне захотелось, чтобы ты взглянула на меня, но твоя голова была склонена, и я не смог разглядеть лицо.

– Я не заметила вас, ваше величество, простите.

– Сердцем ты была возле умирающего, не думая в этот час о бренном. Мария была такой же.

Тишина надолго воцарилась в комнате. У Зизи на языке вертелась тысяча вопросов, но она боялась спугнуть этот миг. Ведь именно сейчас они с императором думали об одном и том же.

– Я разглядел тебя, когда ты собралась уходить, – наконец произнес Александр. – Легкой тенью ты прошла совсем рядом, и я вздрогнул, увидев перед собой живую Марию. Мою Дусю.

Все его тело потряс глубокий вздох, похожий на стон.

– Мне жаль, что перстень матушки потерялся. Я хотела бы хранить его у себя вечно.

Александр обернулся, сделал два шага и оказался совсем близко, а потом осторожно положил тяжелую ладонь ей на голову. Зизи стояла, не смея шелохнуться и поднять глаза.

– Я должен рассказать о том, как она умерла. Это случилось в конце июля шестьдесят восьмого. Тебе исполнилось почти полтора года, но тебя не было рядом с ней. Представляю, как это мучило ее, ведь я так и не прислал ей весточки о том, что ребенка удалось разыскать.

– От чего она скончалась?

– Я не знаю, – с некоторым затруднением ответил император. – Но хочу верить, что смерть ее была безболезненна.

– Она видит меня с небес?

– Уверен, она знает, что ты жива.

Александр подошел к столу и, наклонившись, открыл нижний ящик. Сунув руку, он вынул из глубины… бальную туфельку.

– Я стащил ее из царскосельской комнаты Дуси.

Дрожащими руками Зизи приняла туфельку.

– Вы хранили ее столько лет?

– Увы. Мне пришлось сжечь ее письма. Мои послания к ней тоже не сохранились. Ее кузен Владимир Мещерский выкрал их и передал моей матери.

– Как обидно! – не удержалась от восклицания Зизи и покраснела от того, что так забылась.

Император легко сжал ее руку.

– Она хотела, чтобы ты была счастлива. Я всей душой желаю того же.

Зизи сглотнула и, набравшись решимости, тихо прошептала:

– Но кто-то хочет меня убить.

Александр, взяв за подбородок, поднял ее лицо.

– Кто же?

– Я не знаю, но мне кажется, это происходит уже давно.

Большие выпуклые глаза императора глянули, казалось, в самое сердце.

– О чем ты говоришь, дитя?

У Зизи так колотилось сердце, что она была уверена: не сможет связать и двух слов. Но совершенно неожиданно они сами полились из нее потоком. Она рассказала обо всем, что слышала, сидя под столом в приюте, о том, как погибла Мари, была покалечена и умерла Анет. О том, что случилось в том злосчастном переулке, и о том, как чуть не стала жертвой убийцы прямо во дворце.

– Кто-то желает моей смерти, – дрожащим от переизбытка чувств, но уверенным голосом произнесла она и отважилась посмотреть на стоявшего перед ней императора – ее отца. В его глазах не было недоверия, только тревога и гнев.

Зизи поняла: то не был гнев отца, встревоженного известием об опасности, угрожавшей его дочери. То был гнев императора, всесильного и неумолимого.

Зизи стало так страшно, как будто это она собиралась отнять чью-то жизнь. Слышала тяжелое дыхание государя и с каждым мгновением сжималась все больше. Что он скажет? Как поступит? Она совсем не знает его характер. Все, что доходило до ее уха, – всего лишь сплетни слуг, не имеющие, возможно, ничего общего с реальностью.

– Что мне делать теперь? – наконец отважилась спросить она, потому что молчание становилось невыносимым.

Александр отошел к бюро и, достав листок бумаги, начертал на нем несколько слов.

– Сейчас тебе не стоит оставаться подле меня. Возвращайся к себе. Обещаю сделать все возможное, чтобы обеспечить твою безопасность.

Его голос звучал уверенно, и Зизи поняла: он знает, что делать. Он защитит. Он спасет. Потому что он ее отец.

– Прощайте, государь, – прошептала Зизи, направляясь к выходу.

Голос императора остановил ее.

– Подожди. Только здесь и только сейчас скажи: «До свидания, отец».

– До свидания, папа, – вымолвила Зизи и бросилась бежать.

Слезы душили ее.

Оставшись один, император позвонил в колокольчик. Явившийся на вызов дежурный офицер вытянулся, ожидая приказаний.

– Вызови Перовского. Немедленно.

Судьба Марии Мещерской

Алексей Борисович застал императора в глубоком волнении ходящим по кабинету.

– Сядь, Алексей. Разговор будет долгим.

Перовский послушно сел, но император медлил, не зная, как начать.

Наконец, справившись с собой, он поведал обо всем, что произошло в кабинете час назад.

– Я не сообщил Зинаиде всей правды. В день смерти отца я видел ее не впервые. Я нашел ее раньше – два года назад – и сделал так, чтобы она попала во дворец.

Перовский был потрясен настолько, что не сдержался.

– Два года назад вы узнали, что эта девочка ваша дочь? Почему оставили ее на положении служанки? Княжна Зинаида Мещерская, дочь императора – служанка! Уму непостижимо!

Александр взглянул на разгорячившегося Перовского с едва заметным гневом.

– Не судите, да не судимы будете.

Тот понял, что сказал лишнего.

– Простите, государь.

– Обнаружив, что Зина все эти годы воспитывалась в приюте, я решил сделать все, чтобы она оказалась как можно ближе ко мне. На тот момент ничего другого придумать не сумел.