Рабочий день императора Александра разбивался на три неравные части. С раннего утра он работал до завтрака, который начинался в час дня, потом почти без отдыха переходил к дневной порции дел, которые называл «дообеденными», а уж после обеда, заканчивающегося почти в девять вечера, приступал к делам «ночным». Личного секретаря, несмотря на настойчивые просьбы Минни, завести он так и не удосужился. Справлялся сам.

Хорошо, если бы работа оставляла его на отдыхе. Так нет. Когда путешествовал на «Полярной звезде» в финских шхерах или летом жил с семьей в Ливадии, то и туда нарочные привозили портфели с деловыми бумагами. Толстые были те портфели! Не раз и не два он предпринимал попытки разделить рабочие и приватные часы, пытаясь выкроить время для семьи, – даже завел традицию с трех до пяти дня в любую погоду прогуливаться с женой и детьми в саду, – но однажды понял, что все они обречены на провал. Мария Федоровна, как могла, старалась перетянуть его внимание на себя и детей, иной раз даже вмешивалась в государственные дела, впрочем, безуспешно. В этом ее влияние на него было минимальным. Глава государства может быть только один.

Но особенно досаждали ему не необходимые для обеспечения государственного порядка дела, а то, что он называл «светской мутотенью».

Парады, приемы, официальные и не очень рауты являли собой бег по заколдованному кругу и почти не оставляли возможности погрузиться в чтение или размышления. Что уж говорить о времени, которое он желал посвятить музыке! А желал он этого всей душой.

Любовь к музыке проснулась в нем примерно в три года, когда однажды услышал игру деда Николая Павловича на флейте и вдруг захотел научиться извлекать из бездушного инструмента чарующие звуки. Вняв просьбам, матушка Мария Александровна, пожав плечами, усадила его за рояль, но ничего хорошего из этого не вышло. Не его это был инструмент. Он стал выпрашивать настоящую трубу. Один из воспитателей пожалел малыша и приискал в игрушечной лавке детскую трубу из цинка. Звук игрушки был довольно мерзким, но увлечения не охладил. Матушку его желание «трубить, как слон» раздражало, поэтому, когда из Германии прислали новые игрушки, оттуда заранее были изъяты все, напоминающие духовые инструменты. Однако потуги родителей оказались тщетны. Его природное упрямство победило. Вздохнув, императрица велела приобрести для сына корнет-а-пистон.

Ребенком Александр мог провести за игрой целый день и нисколько не уставать. За корнетом появились геликон и другие инструменты. Ему все было мало. Он был настолько увлечен музыкой, особенно Чайковским, что играть самому показалось недостаточным. Уже цесаревичем Александр основал септет духовых инструментов, назвав его «Обществом любителей духовой музыки» и порой сочиняя для него пьесы.

Теперь, когда он был в статусе императора и звался Александром Третьим, от участия в выступлениях, которыми так восхищались при дворе и которые обожала супруга Мария Федоровна – особенно «пятничные» в Фермерском дворце Петергофа, – пришлось отказаться, однако не совсем. Ныне Александр был занят созданием первого в истории европейской духовой музыки оркестра. Ему хотелось, чтобы на лучших сценах мира звучала русская музыка, и не только классическая, но и народная.

Стремлений его не разделяли. Никто вообще не надеялся, что он будет развивать культуру. Чего, дескать, ждать от царя в картузе, ватнике и латаных портах, заправленных в сапоги с «моршыной». А он к тому же бороду отрастил, чего не позволял себе ни один российский император. Вот любовь к рыбной ловле – пожалуйста, это на него, безграмотного мужика, похоже. Ему приписывали фразу, якобы сказанную однажды: «Когда русский царь удит, Европа может подождать». Узнав об этом, Александр нарочно повторил ее на публике. Пусть думают, что новый император просто глуповатый увалень. Иной раз он нарочно дразнил придворных, оставляя в качестве резолюции: «брошуры при дерзкия». Все ахали, переглядываясь, и только обер-прокурор Победоносцев, тесно работающий с Александром с первого дня царствования, посмеивался. Уж он-то знал, что император образован более, чем они все вместе взятые.

Из всех трех частей, на которые он делил свой день, ему особенно нравилась ночная. Можно наконец остаться одному в самом дальнем кабинете, отделенном от прочих «пространств» длинным коридором. Тут без помех удобно было не только работать, но и, взяв в руки любимый корнет, сыграть что-нибудь. Не для кого-то. Только для себя.

Музыка успокаивала, лечила и примиряла с действительностью. Об этой привычке государя все знали, поэтому в ночные часы старались не докучать.

Однако сегодня он ждал у себя гостя. Вернее, гостью, и не простую. Эту встречу он готовил давно, но решимость созрела в нем только несколько дней назад.

Встреча должна остаться тайной, поэтому были продуманы некие шаги и предприняты меры, позволявшие гостье появиться и удалиться никем не замеченной.

Он был готов и все же нервничал.

Как пройдет их свидание? Будет ли оно единственным? Изменит ли жизнь их обоих?

Устав задавать себе вопросы, Александр подошел к окну и стал глядеть на застывшую и покрытую ледяными торосами Неву. Не скоро еще она вновь заплещется за парапетом. Говорят, на воду, огонь и звезды можно смотреть бесконечно. Проверить эту истину ему не удастся. Где императору взять столько времени?

Глубоко задумавшись, он не услышал шаги вошедшего и обернулся, только когда стоявшая у двери девушка тихонько кашлянула.

Это была она. Зинаида. Ишь, как испугалась. Ни жива ни мертва стоит. Как бы в обморок не упала, увидев перед собой императора.

Наверное, она и вправду потеряла бы сознание, если бы сразу узнала. А когда поняла, кто перед ней, просто столбом встала, не смея не то что дышать – моргнуть лишний раз!

Только сердце билось об ребра, выдавая, что жива. Ей казалось, что этот бешеный стук слышен во всей комнате.

Император оказался рядом раньше, чем она смогла прийти в себя.

Он был такой огромный по сравнению с ней, что мог, казалось, раздавить ее одной рукой. В косоворотке и впрямь походил на простого мужика. Только стать и властный взгляд выдавали в нем государя, привыкшего повелевать.

Очень осторожно Александр поднял ее подбородок, заставив посмотреть ему в глаза.

– Ты боишься меня?

– Нет, государь. Просто это… неожиданно очень.

– Понимаю. Ты не готова к разговору со мной, но я давно ждал нашей встречи.

Зизи подумала,