– А, привет, Флоренс, – удивленно здоровается она. – Кажется, все батарейки вставила, – она откидывается на спинку стула. – Сегодня без Дилана?

– Он с отцом.

Прячу пакет под стол и опускаюсь на складной стул рядом с Аллегрой. Проклятая Хоуп. Вечно все портит.

– А тебе разве не надо в конюшню?

– Конюшню? – Аллегра хмурится. – А, ты про конную ферму в Норфолке. Нет, как я могу? Ведь Клео… Знаешь, мы с ней дружим с одиннадцати лет. Кто бы мог подумать… – Она умолкает; ее глаза полны слез. – Какой ужас!

Мычу в знак согласия, а сама высматриваю Айви или Дженни с близнецами, но люди сливаются в единую массу: все в теплых пальто, шапках и шарфах.

Кашлянув, Аллегра продолжает:

– Я как раз говорила мисс Айви: может, кто-нибудь из мальчиков захочет в Норфолк, пройти курс иппотерапии? Несколько часов с лошадью творят чудеса! Как насчет Дилана?

Наверняка это ловушка.

– Ну-у…

Не успеваю придумать оправдание, как возвращается Хоуп.

– Пора! Свечи готовы? – торопит она. – Скоро начнем.

К столу выстраивается очередь из родителей, и Аллегра раздает необходимое. Я откидываюсь на спинку стула и то включаю, то выключаю свечу, пока не садится батарейка.

Минует целая вечность, и наконец начинается бдение. Хоуп подходит к микрофону; толпа выжидающе умолкает.

– Добрый вечер, – чуть дрожащим голосом приветствует Хоуп. – Я здесь не только как глава родительского комитета, но и как близкий друг Клео Рисби.

– Мечтай, – бормочу я и замечаю уголком глаза, как Аллегра проглатывает усмешку. Хм. Возможно, я ошибалась и у нее все же есть чувство юмора.

– Весь Сент-Анджелес ценит Алфи Рисби. Каждый вам скажет: он мальчик особенный, – она делает паузу, ожидая аплодисментов за свою мудрость. – Любимый цвет у Алфи синий. Пожалуйста, присоединяйтесь к сообществу Сент-Анджелеса и одевайтесь в синее, пока Алфи не вернется домой.

Солнце полностью скрылось за горизонтом. Сижу в темноте и думаю о Дилане. Чем они с Уиллом и Роуз заняты? Скучает ли он по мне? Не страшно ли ему?

Хоуп, наконец, заканчивает. К трибуне выходит хор школы Леди Маргарет и начинает петь «О, благодать» а капелла. Детское сопрано звенит в холодном ночном воздухе.

– Блуждал, но вновь вернусь домой…

Признаюсь, текст воспринимается иначе, когда потерялся ребенок. Жутковато и по-своему трогательно. Закусываю губу, не то прилюдно расплачусь.

Второй куплет прерывается визгом шин. По дороге с ревом проносится роскошный седан с тонированными стеклами, грубо нарушая запрет школы на проезд личного транспорта. Дверца распахивается, а толпа расступается, точно Красное море. Из машины выходят четверо: сперва охранник, потом мужчина средних лет (вроде бы юрист) и наконец родители Алфи.

Когда Ролло с Клео поднимаются на трибуну, толпа начинает хлопать. Сначала тихо, а затем все громче, и аплодисменты переходят в бурный поток поддержки. По ту сторону ограждения оживают сотни камер, готовясь сделать главный кадр: убитые горем родители пропавшего выступают перед общественностью.

Юрист постукивает по микрофону.

– Семья хотела бы сказать несколько слов.

Ролло Рисби поднимается на трибуну первым. У меня все внутри переворачивается. Он совсем не тот человек, которого я ударила на рождественском празднике: лицо его безжизненно, осунулось, высохло от горя.

Клео выглядит еще хуже. За ночь белокурые волосы поседели и теперь окружают ее измученное лицо пушистым ореолом. Ролло в знак благодарности хлопает адвоката по плечу, затем поворачивается к слушателям, вцепившись в трибуну обеими руками.

– Вчера стал явью худший кошмар каждого родителя. Мой единственный сын пропал, – он достает из кармана пиджака листок с речью. – Если у вас есть информация, хоть что-нибудь – пожалуйста, сообщите. Мы открыли телефонную линию, на которой круглосуточно работают волонтеры. Не беспокойтесь, ваш звонок полностью анонимен, – Ролло останавливается, глотает ком в горле. – Алфи, дружок. Мы не остановимся, пока тебя не найдем.

Его слова встречают шквалом аплодисментов. Щелкают камеры. Ролло утирает слезы.

Затем к микрофону бредет Клео. Она всегда была худой, но сегодня похожа на скелет: пальто спадает с костлявых плеч, будто лишняя плоть исчезла вместе с сыном.

– Добрый вечер, – шелестит она, напряженно выискивая сына в море лиц. – Алфи… – Ее голос прерывается.

Адвокат кладет руку ей на плечо.

– Ничего. Вам очень трудно.

– Нет, – выдыхает Клео и высвобождается. – Мне нужно сказать. Если он у вас, верните его, – молит она с искаженным от боли лицом. – Я сделаю все. Все, понимаете? – обращается она в камеру. – Еще раз. Все. Если дело в деньгах, назовите цифру.

Ролло устремляется к Клео, пытается что-то сказать, но она отмахивается и от него.

– Главное, верните мне сына! – она издает чудовищный звук, хуже которого я в жизни не слышала: низкий, жалобный плач, похожий на вой умирающего животного.

Я не большая поклонница Клео Рисби, но это слишком. Невыносимо. Горячие слезы жгут глаза. Выбегаю из-за стола, едва не забыв пакет.

– Ты куда? – кричит мне вслед Аллегра. – Нам еще нужно собрать свечи!

Молча хватаю пакет и протискиваюсь мимо нее, убегаю от школы и гула новостных фургонов. Отчаянные мольбы Клео звенят в ушах: «Я сделаю все, все». Прекрасно ее понимаю.

Поворачиваю направо, налево, опять направо. Шагаю за угол по хрустящей листве. Улицы непривычно пусты. Во всех домах задернуты шторы. Голос Линь эхом звучит в ушах: «Душитель осмелел!» Я подпрыгиваю от шелеста шин вдалеке.

Прихожу в себя в каком-то сквере, залитом тусклым светом фонарей. Рыдания Клео еще отдаются эхом в ушах. И становятся громче. Галлюцинация? Плач разносится со всех сторон. Это как понимать?

Ищу, откуда идет звук. На скамейке виден женский силуэт. Лицо спрятано за большим белым носовым платком, но копна седых кудрей подозрительно знакомая.

– Мисс Шульц?

Она вздрагивает от неожиданности.

– Это я, Флоренс. Мама Дилана.

Мисс Шульц сосредоточенно хмурится.

– А, точно. Мальчик с чере… Да, я вас знаю.

– Вы как? – мягко спрашиваю я.

– Мне пора возвращаться, – говорит она, однако же остается на месте. Вдалеке завывает сирена, на мгновение заглушая шум вертолета.

Сажусь рядом с мисс Шульц. Скамейка жесткая и слегка влажная. Не самое удобное место для рыданий.

– Почему вы плачете?

– Я знакома с семьей Рисби пятьдесят лет. Полвека, представляете? – она разглядывает меня из-под круглых очков, словно видит в первый раз. – А вы что здесь делаете? Почему не на бдении с другими мамами?

Подбираю ответ. Впрочем, можно и не врать.

– Из-за речи Клео. Это… слишком.

Глаза мисс Шульц распахиваются. Прямо вижу, как у нее в голове крутятся шестеренки.

– Подождите. Это вы пытались соблазнить Ролло на БЗВ года два назад? –