Чадовичу трудно было представить Оладько в супер-ночном клубе. Он и здесь-то выделялся, как неотесанный ствол среди брусочков. Высоченный, нескладный и прямо-таки на взгляд костисто-жилистый. Говорили, что ребром ладони запросто разбивал ветровое стекло автомобиля.

Лейтенант засмотрелся на девушку, подплывшую к бару грациозно, словно ее снимали на пленку, и прикурившую у бармена еще грациознее, с каким-то эротически-приличным наклоном, когда все тело закрыто, а кажется, что одежда соскочила. Оладько интерес коллеги заметил и счел необходимым прокомментировать:

— Роза, лимитчица, с подростками трахается.

В стране появились новые — нет, не классы — а прослойки, что ли: лимитчики, вынужденные переселенцы, челноки, обманутые вкладчики… С нее, с Розы-лимитчицы, Чадович перевел взгляд на другую девушку, которая сидела одна за столиком и, видимо, кого-то ждала. Капитан объяснил:

— Верка-соска. Вышла на охоту, сейчас кого-нибудь подцепит.

Чадович отхлебнул пива. Взятые четыре бутылки следовало растянуть на весь вечер. Четыре бутылки на вечер… Рядом за столиком парень с девицей уговорили бутылок десять — официантка лишь успевала относить посуду. Капитан усмехнулся:

— Наркокурьеры. Выбрили участки кожи на голове, наркоту прилепили лентой, волосами прикрыли. Оба на подписке о невыезде.

Чадович подумал: неужели и он лет через десять работы в уголовном розыске столько же будет знать о людях? Высокая блондинка подошла к музыкальному автомату и выбрала что-то из латино-хипхопа. Лейтенант не удержался от вопроса:

— Ну, а эта?

— Только что вышла из венерической больницы.

— А ее парень? — Тот ждал ее за столиком.

— А это просто сволочь хуже преступника. Больная мать накопила денег на операцию. Он сперва пропил эти деньги, а потом продал квартиру вместе с умирающей старухой.

Мысль, которая только что грела Чадовича — через десять лет работы станет таким же многоопытным, — неожиданно показалась горьковатой. Чтобы любоваться солнечным лучом, надо ли знать, что это кванты света? Разве прибавит аппетита напоминание, что сочный бифштекс — это убитый поросенок? А украсят ли порхающую фигурку официантки сведения, что внутри у нее кишечник? Чадович вздохнул: обилие информации жизнь не красит. Но, если задуматься, он пошел в уголовный розыск из-за нее, из-за информации, а точнее — ради утоления любопытства. Студентом он удивился, пожалуй, возмутился статьей, где доказывалось, почему человек полетел в космос: из-за топографии, связи, метеорологии, климата… А любопытство?.. Не будь утилитарных задач — не полетел бы? Глянуть?

— Капитан, выходит, в кафе нет ни одного приличного человека?

— А мы с тобой? — хохотнул Оладько.

Директор магазина встал и направился к выходу, качнув головой. Значит, вызывал. Посидев минутки две, лейтенант нехотя двинулся в сторону туалета.

Директор тщательно мыл руки. Чадович встал рядом и включил воду: лишний раз избавиться от микробов не помешает. И не утерпел, зашипев напористо:

— Он здесь?

— Нет.

— А что?

— Длинный стол у музыкального автомата…

Лейтенант на этот стол особого внимания не обращал. За него садились выпить пива одиночки, забежавшие на полчасика. Директор продолжил:

— Если не ошибаюсь, там сидит человек, с которым ваш… гм… объект сюда захаживал.

— Какой?

— Маленького роста, в длинном пиджаке цвета подмороженного фрукта.

Человек маленького роста, в пиджаке цвета подмороженного фрукта скорым шагом вылетел из кафе — у Чадовича не было минуты вернуться и уведомить капитана.

20

Светлана Венедиктовна оглядела тридцатиметровую опустевшую комнату. Полгода ей потребовалось, чтобы после смерти мужа освободить квартиру от хлама. Оставила лишь то, что он любил и чем особенно дорожил. Но к чему какой-то вулканический булыжник, флаг неизвестной африканской республики, неподъемный якорь, репродуктор тридцатых годов?.. Или штабель икон, якобы старинных, написанных, как оказалось, на древесностружечной плите?

В дверь звонили. С годами здоровья не прибыло, но смелости наверняка. Вернее, безразличия к своей одинокой жизни. Она дверь распахнула… Казалось, юная девушка от испуга припустит вниз по лестнице. Пересилив себя, она спросила-утвердила:

— Светлана Венедиктовна?

— Да, но если вы из музея, то все уже распродано и роздано.

— Я из театра.

— Насчет акулы?

Девушка кивнула. Хозяйка дернула на себя дверь, пытаясь ее захлопнуть. Гостья вынужденно повернулась боком. Светлана Венедиктовна увидела рюкзачок, плоский и маленький, как лоскут ткани на лямках. Что в него можно положить, зачем он? Уже более внимательный взгляд, задержался на девичьем лице: печальном и вроде бы на глазах осунувшимся.

— Пройди, душенька. Что вам дались эти зубы? За ними приходил какой-то потрепанный мужичишко.

Девушка прошла в комнату и встала посреди молча и недвижно, как еще не проданный экспонат. И хозяйка спохватилась, что зря впустила незнакомку: видимо, будет плести про гастроли за рубеж, которые без акульих челюстей сорвутся.

— Душенька, что же ты молчишь?

— Мне тоже, зубы акулы.

— Ага, иначе срываются гастроли в Штаты, а?

— Нет, иначе я покончу самоубийством.

— Девочка, так грубо шантажировать нельзя.

— Я не шантажирую…

Она как-то ойкнула, словно подавилась. И зарыдала так громко, что Светлана Венедиктовна отпрянула. Сильнее всего ее почему-то испугал рюкзачок, который вздрагивал, словно в нем кто-то бился, Плачущий человек, стоявший посреди комнаты, неестествен. Поэтому хозяйка подвела ее к дивану и усадила:

— Ну, хватит, хватит. Плачешь, будто личное горе…

— Горе и есть, — пробилось сквозь всхлипы.

— Умрет кто без этих зубов или жизнь разобьется?

— Светлана Венедиктовна, моя жизнь разобьется.

— Ну уж?

— Я дважды проваливалась в Театральный институт. Готовлюсь к третьей попытке. Так ведь опять провалюсь.

— А зубы при чем?

— Если принесу эти зубы, то меня примут. Обещали!

Ольга вытерла слезы и спохватилась: она забыла про этюд и перевоплощение. Говорила то, что нахлынуло, может, так и лучше.

Где-то прочла: ничто так не убеждает, как правда.

— Душечка, а что твои родители?

— Я не поступила… маме в голову втемяшилась чугунная мысль: выдать меня замуж. Говорила, что это можно сделать выгодно и элегантно. Взяла мой паспорт и от моего имени как-то умудрилась подать объявление в газету. Знаете, какая запомнилась мне из него фраза? «Девушка с душисто распущенными волосами…» Это я, ищущая мужа… И через неделю пришел один: коричневый, волосатый. Якобы эмир из Эмиратов, временно проживающий в Баку.

Светлана Венедиктовна села рядом, что означало интерес к рассказу. Этот интерес она подтвердила вопросом:

— Душечка, что же дальше?

— Я поняла, что без денег хорошего образования теперь не получить. И пошла работать продавщицей в продуктовый магазин. Начала копить, себя ограничивать, никакой пепси, никаких туров и дискотек…

— Мужественное решение, — подтвердила хозяйка.

И тут Ольга сбилась, засомневавшись, надо ли продолжать? Но маленькие черные глазки пожилой женщины ждали, изучая лицо гостьи по сантиметру. Ольга уловила в себе новое ненужное состояние: ей стали