— Нет, — ответила она, — но я знаю, что вас зовут Евгением. И еще, я видела вас вчера возле фирмы «Фаэтон»…

Девушка сильно смущалась. Видно, ей нелегко давался этот разговор. И, возможно, она сама не ожидала, что способна на такой поступок. Тем временем я успел ее хорошенько разглядеть. Красавицей она не была, про таких говорят: «Обаятельная мордашка». Невысокого роста, длинные светло-русые волосы, немного вытянутое лицо, смуглая кожа. Все довольно банально, но вот глаза! В ее светлых глазах чувствовались глубина и сопереживание. Что-то давно забытое в Наши дни, известное нам лишь из старых романов.

— Вы работаете на этой фирме?

— Не совсем так. Да это и не важно. Я видела, за кем вы следили. — Девушка снова смутилась, потупила взор, а потом вдруг резко выстрелила взглядом, словно хотела пригвоздить меня к фонарному столбу. Честно говоря, я никогда и ни у кого не встречал подобного взгляда. — Я лишь хочу вас предупредить. Дело, которым вы занимаетесь, сложное и запутанное, и вы никогда не докопаетесь до истины, потому что вами изначально управляют. Вас впутали в очень грязную историю! И вы наделаете много бед!

— Как вас зовут, ясновидящая? — улыбнулся я. Слова ее мне показались наивными, но очень искренними.

— Надежда.

— Какая же вы Надежда, если говорите, что все зря?

— Я боялась, что вы все обратите в шутку. И, того хуже, начнете со мной заигрывать.

Я предложил где-нибудь посидеть, чтобы обсудить наши проблемы, но от кофе она сразу отказалась.

— Если вы не против немного пройтись, мы могли бы посидеть на Плотинке, а потом расстаться, — предложила девушка.

Первым делом я спросил, откуда она знает мое имя. Надежда была хорошо осведомлена: читала мои журналистские расследования последних лет. Поделилась сокровенной тайной, что тоже хочет быть журналисткой или следователем, но родители заставили ее учиться на экономиста, считая, что именно эта профессия поможет приспособиться к жизни.

— А мне вот не удается приспособиться к жизни уже тридцать с лишним лет, — поделился в свою очередь я. — И вряд ли вообще получится.

— Поэтому вы вернулись на родину? Набраться сил и начать все снова, с белого листа?

Мне показалось, что это моя собственная тень материализовалась в виде девушки по имени Надежда, так много она обо мне знала. Узнать же что-либо о ней самой не получалось. Она уходила от темы или говорила напрямик: «Не спрашивайте меня об этом!»

Мы видели, как солнце закатилось за башни храма Александра Невского, окрасив розовым футуристический купол цирка. А ветер с пруда принес запах гнилой воды и крики чаек.

— Откажитесь пока не поздно от этого дела! — умоляла Надя, сложив ладони лодочкой. — Потом сами будете жалеть.

— Все это слова, милая девушка. Вы не привели ни одного факта в подтверждение ваших слов. Может, вас подослали ко мне? Почему я должен вам верить?

Но ее глаза не обманывали. В них было столько боли и страдания, что мне сделалось не по себе. Нет, не может быть! Она тревожится не обо мне, о совершенно незнакомом ей человеке. Она тревожится о ком-то другом, о ком никогда не расскажет.

Вскоре странная девушка покинула меня, взяв клятвенное обещание никому не говорить о нашем свидании. И если в ближайшие дни я встречу ее в компании знакомых мне людей, то ни под каким видом не должен выдать нашего знакомства.

Мы пожали друг другу руки, словно состояли в заговоре.

6

Я не поклонник классической красоты, правильных черт, томных глаз, чувственных губ. Ненавижу симметрию, глагольные рифмы, полонез Огинского и еще много такого, чем принято восхищаться. Поэтому тайное свидание с Ларисой Витальевной для меня было мучительным эпизодом, который я постараюсь поскорее забыть.

Гостеприимная Рисочка напоила кислым вином, накормила соленым сыром, а потом без всякого стеснения предложила «заняться развратом». Чем мы, собственно, и занялись, изображая пылких любовников. Я преследовал единственную цель — остаться в ее квартире до утра, чтобы осуществить задуманное. В свои планы она меня тоже не успела посвятить. Если бы мы с ней сразу раскрыли карты, то вряд ли бы добрались до постели. Надо сказать, что для бывшего инспектора по делам несовершеннолетних, Рисочка была слишком возбудима и довольно извращена.

Она жила на первом этаже старого, шлакоблочного дома. Окно спальни выходило в сад, и, когда мы угомонились, сразу заквакали лягушки и застрекотали цикады. Я сказал, что ее дом напоминает мне о детстве, когда лето я проводил за городом, у дедушки с бабушкой. Она тоже начала вспоминать предков. Оказалось, что это квартира ее деда. Вернее, комната, которая теперь спальня. В остальных двух комнатах жили соседи. Все хорошо друг друга знали, так как работали на одном заводе и были когда-то эвакуированы из Киева. В Свердловске осело много киевлян, потому что родной город после освобождения лежал в руинах. К тому же «невозвращенцам» в скором времени обещали жилье. Но дед прозябал в коммуналке до конца дней своих, а умер он в середине восьмидесятых.

Она с увлечением рассказывала о деде, и я поощрял ее энтузиазм. Но ни разу в своих воспоминаниях Лариса Витальевна не коснулась пропавшей коллекции. Она была любимой внучкой, в мельчайших подробностях знала историю исхода предков из родных земель и, тем не менее, умело обходила интересующей меня вопрос. А я не решался спросить напрямик.

В конце концов я пришел к выводу, что поиск дедовской коллекции для нее больше не актуален. Ведь когда-то давно она не стеснялась заговорить о семейной реликвии с малознакомыми людьми. Что же случилось теперь?

Наговорившись вдоволь, мы отошли ко сну. На самом деле я только притворялся спящим и ждал момента, чтобы покинуть «ложе любви» и заняться «исследовательской работой». Такие штуки частенько вытворяют профессиональные альфонсы.

В квартире Рисочки имелось пять довольно вместительных шкафов старого образца. И дверцы этих махин, скорее всего, изрядно скрипели. Поэтому я решил начать с самого дальнего, кухонного, буфета. А если хозяйка застанет ночью на кухне, всегда можно найти оправдание: мучает жажда, икота, изжога… Да мало ли что!

Я осторожно поднялся, достал из барсетки заранее заготовленный карманный фонарик и отправился на кухню.

Как я и предполагал, петли на дверцах буфета давно не смазывались. Осмотр не занял много времени. Столовые сервизы, кухонные приборы, фарфор, стекло, хрусталь, мельхиор и даже серебро меня не интересовали.

Я хотел было двинуться дальше по соломенной циновке, будто она могла спасти