— Она сказала, что вряд ли коллекция принадлежала ее деду.

— Она сомневалась?

— По-моему ей было абсолютно все равно. Колины мундштуки и трубки не произвели на нее впечатления. И вообще, про своего дедушку из Киева она больше не заикалась. А Макс с Николаем ни разу не вспомнили о детях, об этом дурацком, несчастном браке. Говорили о работе, о политике, обо всем понемногу. Короче, обычная вечеринка, как сотни других. И ничто не предвещало трагедии.

— Вот почему Ведомский скрыл тебя от следствия, — вновь рассуждал я вслух.

— Мне бы тогда пришлось рассказывать о наших посиделках первого мая, и он попал бы в круг подозреваемых лиц. Мы заключили с ним что-то вроде сделки.

— Но почему ты это скрыла от меня?

Она тяжело вздохнула, прежде чем ответить, и полезла в сумочку за соломинкой-сигаретой.

— Пойми меня правильно. Тринадцать лет я скрывала от всех, что видела Широкова за час или за полтора часа до гибели. И признаться в этом не так уж просто.

— В то утро он никого не ждал в гости? Не испытывал беспокойства, нервозности?

— Сказал, что дождется домработницу, а потом поедет в турбюро. Они с Максом решили отправить детей в Италию или в Испанию, точно уже не помню. Мол, погреются на солнышке, окунутся в море, авось образуется. Нашли, так сказать, консенсус. Модное в то время словечко. Любовь — не главное, так постановили закадычные друзья. Вот по поводу этого решения Коля, конечно, нервничал. Будучи человеком неглупым, он понимал, что это не выход и что выход только один — развод. Думаю, он понимал еще больше. Он видел, что Лиза со своей безудержной любовью к нему никогда и никого не полюбит. А значит, и его личная жизнь под постоянной угрозой.

— Личная жизнь? Он как-то связывал с тобой свое будущее?

Она лишь кивнула в ответ и отвернулась, смяв в кулаке не затушенную сигарету.

— А ты?

— Я была на грани… — ответила Шуркина спина.

Потом она громко высморкалась, посмотрела на часы и сказала, что ей пора и что провожать ее сегодня не надо. А я имел неосторожность в третий раз поразмыслить вслух:

— Значит, тот, кто убил Широкова, знал, что домработница придет в полдень. Или был с нею заодно.

— Тоже мне тайна! — фыркнула Александра. — Все знали, когда приходит домработница. Накануне Рисочка несколько раз порывалась вымыть посуду, и столько же раз Коля ее останавливал, приговаривая: «Завтра в полдень придет Зина и все вымоет».

— Ты помнишь имя домработницы? — удивился я.

— У меня вообще замечательная память!

На прощание она чмокнула меня в щеку, и ее каблучки бодро зацокали по асфальтовой дорожке.

«Замечательная память, — машинально повторил я. — А имя Ларисы Витальевны вспоминала долго, с потугами, утверждая, что видела ее всего лишь раз. Оказывается, не один раз. И уж больно знаменательная вышла встреча».

Я посмотрел вслед удаляющейся фигурке. Александра направлялась в противоположную сторону от главного входа. В свое время я тщательно изучил ботанический сад. Были еще два выхода: к школе и к филиалу Академии наук. Судя по всему, она шла именно к филиалу. Но ничего достойного внимания Шурки в той стороне я не припомнил, если не считать нашего любимого военного завода. Я не пошел за ней следом. Я знал тропинку, по которой можно сократить путь.

Никогда в жизни мне не приходилось ни за кем следить, и поэтому я волновался, а также испытывал смущение и дискомфорт. Это был миг прозрения и разочарования одновременно. Я подозревал Шурку, Александру Вавилову, бывшую бригадиршу маляров, мою наставницу и подругу. Еще точно не знал, в чем именно, но мое доверие к ней было подорвано всего лишь одной фразой: «У меня вообще замечательная память!» Она притворялась, лицемерила, играла в свою игру.

Предпринятый мною маневр позволил сократить расстояние между нами почти вдвое. Александра миновала здание филиала Академии наук и направлялась, как я и предполагал, в сторону завода. Она торопилась, едва ли не бежала и, по-видимому, очень нервничала, потому что комкала в руке пачку с сигаретами. Ей безумно хотелось курить, но она таким образом старалась преодолеть свой извечный порок. Наконец скомканная пачка отправилась в ближайшую урну.

Ей не приходило в голову обернуться, а я и не думал прятаться за каждым фонарным столбом, находя такое поведение комичным. Мы прошагали метров двести, и примерно столько же оставалось до завода, когда она неожиданно свернула в какой-то двор. Это меня немного озадачило, я сбавил шаг и чуть было не проворонил мою фигурантку. Не заходя во двор, в проеме между домов я увидел, как Шурка садится в черный «Мерседес-Бенц» с затемненными стеклами. Садится не на место водителя, а рядом. Дверца за нею захлопывается, и в тот же миг автомобиль снимается с места и едет прямо на меня. Впрочем, нескольких шагов оказалось достаточно, чтобы изобразить из себя праздного гуляку, не имеющего никакого отношения к здешним нравам и привычкам.

Проводив взглядом удаляющийся «катафалк», гордость любого русского нувориша, я повернул назад, во двор. На том самом месте, где пару минут назад стоял «Мерседес», какой-то дядька в камуфляже кормил дворнягу остатками хот-дога. Я сразу догадался, что это охранник. Оказывается, автомобиль стоял возле крыльца с железной дверью. «Фирма «Фаэтон» — гласила табличка на двери.

5

Понедельник, как известно, день тяжелый, и мне хотелось собраться с мыслями, посидеть дома, то бишь на «мансарде» у сестры, подвести кое-какие итоги. Но не тут-то было. Позвонила Лиза Кляйн и взволнованным голосом попросила о встрече. О немедленной встрече. По телефону она не желала ничего объяснять, а только требовала, чтобы я приехал к ней домой. Ясно было одно: случилось что-то из ряда вон, потому что в одиннадцатом часу утра она еще находилась дома, а не на работе.

Я застал ее в подавленном настроении. Ничего не объясняя, Лиза провела меня в кабинет отца и указала пальцем на письменный стол. Там на неровно отрезанном квадратике красного бархата лежала курительная трубка из черного дерева. Подойдя ближе, я разглядел на ней барельефный череп, довольно посредственно выполненный.

— Это из папиной коллекции, — выдавила из себя Лиза, а я уж грешным делом подумал, что она лишилась дара речи. — И бархат тоже. Им было оббито дно сундука, в котором хранились трубки.

— Как она сюда попала?

— Я обнаружила ее сегодня утром на столе. Ты понимаешь, в чем дело? У кого-то есть ключи