Вопрос сочился иронией, как пончик маслом. Прокурор намекал на мою любовь к распутыванию закрученных дел. Не парадокс ли?

— Юрий Александрович, а вы разгадывать тайны не любите?

— Мне надо с преступностью бороться.

— Пока следователь не разгадает тайну, бороться не с кем.

Прокурор брезгливо поморщился:

— Тайна убийства, тайна следствия… Какая тайна у бандитов? Побольше хапнуть.

— Юрий Александрович, меня занимают уже другие тайны…

— Какие же?

— Вернее, одна тайна, но кто ее разгадает, тот разгадает все.

— Что же это за тайна?

— Время — тайна всех тайн.

Прокурор даже не улыбнулся. Много бы я дал, чтобы узнать, кем он меня считает. Сумасшедшим, больным или дураком — вряд ли, скорее всего придурком. Или, что весьма модно, маразматиком, поскольку возраст. Я ждал — ведь он меня вызвал. Прокурор тоже об этом вспомнил и тряхнул головой, отбрасывая нашу предыдущую беседу как ненужную.

— Сергей Георгиевич, как успехи по делу Мазина?

— Есть сдвиги, — уклончиво ответил я.

Рядовыми делами прокурор интересовался редко. Видимо, убийство Мазина попало на контроль прокуратуры города. Он взял какую-то бумагу и как бы углубился в нее.

— Сергей Георгиевич, на вас поступила жалоба.

Я не удивился: жаловаться на власть стало модным. Все ищут виноватых. Скорее всего, сиделец пишет о несправедливости ареста.

— От заключенного?

— От гражданки Мазиной, сестры погибшего.

— И чем обижена?

— Просит передать дело другому следователю.

— Почему же? — опешил я.

— На допросе вы постоянно ухмылялись.

Я не нашел ничего лучшего, как ухмыльнуться. Но спортивно-моложавое лицо прокурора напряглось сильнее — он ждал ответа.

— Юрий Александрович, вы серьезно?

— Жалоба есть жалоба…

— Признаюсь, во время допроса Мазиной я улыбался.

— В вашей улыбке слишком много сарказма. Вы и над коллегами подсмеиваетесь.

— А сарказма сколько можно?

— Сергей Георгиевич, у меня впечатление, что вы не живете в ногу со временем и не меняетесь.

— А я должен меняться?

— Только дураки никогда не меняются.

— Юрий Александрович, только подлецы готовы изменяться по первому требованию.

Я вышел из кабинета. Хватит, поговорили о моей усмешке, хотя дело не в ней. С точки зрения прокурора, я должен меняться, потому что страна вступила в затяжную полосу всевозможных пертурбаций. Но я следователь, обязанный стоять на двух ногах-китах — на уголовном законе и нравственности. А они, в принципе, неизменны.

Вернувшись к себе, я бессмысленным взглядом уперся в сейф. Настроение помойное. Мною давно замечено, что собственная правота не приносит удовлетворения. Да, я прав. Ну и что? Видимо, та правота хороша, которую понял неправый…

Звонил телефон. Назидательный голос судмедэксперта — который, кстати, всегда бывает прав, ибо на его стороне наука, — уведомил без предисловий:

— Сергей Георгиевич, акт вскрытия Мазина готов, жду заключения токсиколога.

— А при чем токсиколог? У Мазина разбита голова…

— Скончался он от паралича дыхания и остановки сердца.

— Не от удара?

— Укол в шею какого-то сильнодействующего препарата.

Я тихонько присвистнул в трубку, чего никогда не делал. Судмедэксперт удивился:

— Никак вы этому рады?

— Ага, Марк Григорьевич: единый преступный почерк. Двое убиты одним способом.

Обида спряталась, и душа закрылась, как цветок перед заходом солнца. Тамара вздохнула: Саша прав на все сто процентов. Семья и строится, и держится на сексе. Вот обычное дело… Девица встретила парня, походили несколько месяцев — и свадьба. С родителями прожила всю сознательную жизнь — и от них уехала; с кем вместе работала много лет — начхала; на соседей, с которыми выросла, — наплевала. Ушла от всех. И к кому? К незнакомому мужчине. Что же это, как не зов секса?

Тамара собралась перед сном принять душ, но зазвонил телефон. Кто же так поздно? Глуховатый голос, от которого сердце дрогнуло безвольно, спросил:

— Томка, не спишь?

— Собираюсь…

— Оденься потеплее и выходи.

— Что случилось?

— У меня состояние нестояния, — хихикнул он.

— Саша, я серьезно.

— Выходи, съездим в одно местечко.

Через пятнадцать минут она вышла из парадного. Начиналась по-летнему теплая и уже темная ночь. Фонарь на столбе, казалось, не только светил, но и грел. Тамара встала в тень куста и принялась ждать.

Тишины не было. Дом большой, квартир пятьсот, поэтому парадные двери хлопали то и дело. Тамара ждала уже двадцать минут — без десяти двенадцать. Но она не только не огорчалась, а наоборот, ее грудь задевала странная толчкообразная радость. Ночь, поездка, неизвестность — чего же не ликовать? Ветерок… Ветерок с озера Длинное бередил ее сердце. Чем же? Запахом воды и мокрого песка. На этом песке она познакомилась с Сашей. На этом песке они загорали, на этом песке…

Рядом остановилась незнакомая машина. Кто-то из жильцов? Дверца щелкнула. Показавшаяся рука ее поманила. Видимо, хочет узнать номер дома… Тамара подошла. Манившая рука ухватила ее за край распахнутой куртки и мягко увлекла в салон. Машина понеслась. Тамара ничего не спрашивала, поддавшись скорости. Молчал и Саша. В кратких световых бликах от бегущих фонарей она разглядела, что на нем широкая, прямо-таки распятая куртка с глухим воротом и широкополая темная шляпа. На коленях «дипломат» плоский, но широкий и длинный вроде сплющенного чемоданчика. Настоящий детектив.

Город перешел в парк. И парк как обрубили какие-то постройки, гаражи, склады. Улица превратилась в загородное шоссе. Поля, кустарники, огороды…

— Куда мы едем? — не выдержала Тамара.

Саша приложил палец к губам — она поняла, что лучше молчать.

Поля, кустарники и огороды кончились — пошли дачи. Из-за скорости и малого обзора Тамара не могла понять, какой поселок миновали. Шоссе вбежало в лес, и сосны заметались в свете фар. Машина на скорости проскочила железнодорожный переезд и свернула на проселочную дорогу.

Несколько дач стояло на краю оврага. Саша приказал себе:

— Стоп!

Машина остановилась, и они вышли. Безмолвие с темнотой как бы приняли их в себя. Они пошли по узкой заросшей улочке. Под ногами желтел песок и шуршала трава. Гроздья незрелой черноплодки задевали лицо. Окна светились только в двух домиках. Улочка оборвалась так же неожиданно, как и началась. Они подошли к последнему домику, стоявшему на краю оврага.

— Томик, этот дом мне надо обыскать.

— Зачем?

— Есть сигнал, что хозяин торгует оружием.

— Почему ты один?

— Томик, я вооружен.

— Но почему… ночью?

— Днем здесь бывает хозяин.

В слаболунном свете она видела острые и тонкие поля шляпы, острый нос и острый подбородок — в лице что-то от большой птицы, от орла. Саша протянул ей какой-то предмет. Она удивилась:

— Что это?

— Камень. Если кого увидишь или услышишь, швырни его в стену. Да не дрожи, я тут уже второй раз.

Он открыл калитку, поднялся на крыльцо, повозился и вошел в дом.