Майк сиял, как полный энтузиазма молодой школьный учитель, только что встретивший особо одаренного ученика, а Билл энергично закивал головой.

– Для начала это очень хорошо, – похвалил Майк. – Я уверен, если постараешься, сумеешь рассказать нам кое-что еще. Например, как называлось судно контрабандистов, как называлось место, где тебя высадили на берег?

– Судно называлось «Цусима-Мару», а насчет места, где я сошел на берег, ничего не знаю. Мне не сказали. Я был всего-навсего палубным матросом. Мне вообще почти ничего не говорили. Чаще всего я вообще не знал, где мы.

Но такой ответ Майка не устроил. Медленно, терпеливо он стал выуживать из Дзюна подробности. Выспросил о портах, где останавливалась «Цусима-Мару»: Владивосток, Вонсан, Пусан, Ниигата, Наха, Гаосюн. Сколько раз они заходили в каждый из них? Какие грузы принимали?

– Даже если тебе никогда не рассказывали о том, что во всех этих мешках, ящиках и коробках, Камия-кун, ты ведь парень умный и должен был догадываться.

И Дзюн поделился с Майком своими догадками: возможно, амфетамины, возможно, опиум, иногда оружие, но, скорее всего, просто сахар или кофе, металлолом и рулоны шелка.

Дзюн ожидал, что Майк заинтересуется человеком в поезде, который на него напал, или таинственным мистером Китадзавой из парикмахерской в Мисаве, но американцев, похоже, это мало беспокоило. Возможно, об этом они и так все знали. Зато Майк пожелал узнать о его прошлом, о жизни на Карафуто.

* * *

– Скажи мне, Камия-кун, – сказал Майк, – сколько тебе лет?

– Семнадцать, почти восемнадцать. Я родился двадцать восьмого мая восьмого года эпохи Сёва. – Он сделал паузу, чтобы подсчитать. – Тысяча девятьсот тридцать третий год по западному календарю.

– Как же такой приличный молодой парень оказался на контрабандистском судне? Наверное, было трудно выжить на Карафуто, когда туда вошли советские войска, да? Ты не вернулся в Японию вместе с родными?

– Мои родные погибли.

– Сочувствую. – Казалось, Майк искренне потрясен. – Убиты на войне? Какой ужас!

– Мама и сестра. Отец умер много лет назад. Авария в шахте.

– Бедняга! Выходит, тебе в конце войны было всего двенадцать? Как ты вообще выжил?

Все это было так давно, что многое стерлось из памяти, но он рассказал своим новым друзьям Майку и Биллу все, что смог вспомнить, – хижина в горах, где он укрывался несколько недель, учился доить брошенных коров на соседнем лугу; потом приобрел воровские навыки, таская горсти бобов или пачки сигарет из магазинов, когда жизнь стала постепенно возвращаться в прежнее русло. Рассказал, как его спасли старые соседи Зимниковы, на которых он наткнулся совершенно случайно, когда рылся в куче мусора на задворках Тоёхары. Они приютили его и позволили работать и ночевать в маленькой пекарне, которую открыли, чтобы кормить прибывающих советских военных и гражданских.

Пока Дзюн говорил, Майк постукивал кончиком ручки по блокноту, в котором писал. Ему явно было скучно, но Дзюн подозревал: американцы захотят узнать, чем он занимался после пекарни. И оказался прав.

– Пока работал в пекарне Зимниковых, я научился неплохо говорить по-русски, – сказал он. – Трудился у них больше года. А потом они познакомили меня с русским офицером, который искал помощника, говорившего по-японски, и я проработал у него пару лет.

– А имя у этого русского офицера было? – спросил Майк, с интересом наклонившись вперед, уперев локти в стол и сцепив руки под подбородком.

– Николай Александрович Бродский, – ответил Дзюн, назвав полное имя и отчество.

В комнате воцарилась такая тишина, что, кажется, часы затикали громче обычного. Билл, очевидно, тоже понял эту часть разговора, и оба американца уставились на Дзюна.

– Полковник Николай Александрович Бродский? – спросил Майк.

– Да, – ответил Дзюн.

– Ты работал у полковника Николая Бродского? – переспросил Майк, очень медленно, словно взвешивал каждое слово, и, когда Дзюн кивнул, добавил: – Что же именно ты делал для славного полковника?

– Готовил ему завтрак, чистил сапоги и ботинки, помогал покупать припасы для кухни, покупал ему сигареты и алкоголь – он любил армянский коньяк, но найти его на Карафуто было трудно… кормил его кота и ухаживал за ним.

– Кормил его кота и ухаживал за ним, – эхом повторил Майк. Это был не вопрос, скорее утверждение, будто он хотел убедить себя: именно эти слова он только что услышал. – Это все? Больше ничего не хочешь нам рассказать?

– Бывало, готовил комнаты для встреч и вечеринок, потом убирался…

– А видел кого-нибудь, кто приходил на собрания и вечеринки? Имена помнишь?

– Иногда кого-то видел, потому что надо было брать у них пальто и подавать им напитки, а иногда полковник Бродский просил меня подготовить все заранее и сидеть в своей комнате, пока встреча не закончится. Имен почти не помню. Был такой Крюков, часто захаживал. Занимал какой-то важный пост в правительстве, но других имен не помню. Еще были Элинский и Зайцев, близкие друзья полковника. Бывало, когда полковник или гости читали документы, он спрашивал меня, как произносить разные японские иероглифы, которых не знал, особенно географические названия.

Вся хитрость в том, чтобы знать, где остановиться, учил полковник Бродский. «Похоже, – подумал Дзюн, – я уже наговорил лишнего».

Майк и Билл повернулись друг к другу и быстро заговорили по-английски. В комнате вдруг стало очень жарко, и по спине Дзюна побежали струйки пота.

– А не полковник ли Бродский, – спросил наконец Майк, – послал тебя работать на контрабандном судне?

– Нет, – возразил Дзюн, – ничего такого не было. Полковника Бродского отозвали в Москву, и у него больше не было для меня работы. Я не раз говорил ему, что хочу поехать в Японию, и он, когда уезжал, обещал мне с этим помочь. Познакомил меня с человеком в Маоке, а тот нашел для меня койку на контрабандистском судне, плывшем в Токио. В Токио я сошел и собирался остаться, но знакомых там не было, и… – Дзюн услышал, что голос его дрожит, и испугался – вдруг они подумают, что он врет. – В общем, я там был совсем не в своей тарелке и в конце концов вернулся на судно и попросился, чтобы взяли в команду. Так и работал там до прошлой недели.

Майк, чье лицо становилось все более серьезным, вдруг снова расплылся в дружелюбной улыбке, будто только что нашел ключ к решению беспокоившей его задачи.

– Что ж, Камия-кун, – сказал он, – любопытную историю ты нам поведал. Ты, наверное, уже проголодался? Как насчет раннего обеда? Посиди здесь. Я скоро вернусь.

Он исчез в