Пока американцы беседовали, Дзюн с жадностью ел и пил, хотя вкус напитка не пришелся ему по душе.

Вскоре Майк отодвинул стул и встал.

– Думаю, на сегодня хватит, да? Ты, наверное, устал отвечать на вопросы. Отвезем тебя обратно в полицейский участок. Постарайся как следует отдохнуть. Завтра у нас ранний подъем.

* * *

Где-то в середине ночи Дзюна разбудил надзиратель – не угрюмый, как всегда, а молодой, ретивый. «Ночная смена», – подумал Дзюн. Надзиратель принес обычную еду, а потом сказал:

– Собирай вещи. Через полчаса уезжаешь.

Как будто Дзюну было что собирать.

Его вывели в почти безлюдную приемную, где его ждали Майк и Билл с теплой армейской шинелью – он надел ее поверх своего костюма цвета хаки. На улице было темно, хоть глаз коли. Прямо у полицейского участка стоял джип, за рулем сидел молодой японец, почему-то в солнцезащитных очках.

– Как ты смотришь на то, чтобы прокатиться в Токио? – спросил Майк, когда они забрались на задние сиденья джипа.

Дзюн не знал, что ответить. Предложение его и взволновало, и сбило с толку.

В темноте они подъехали к зданию, которое Дзюн сразу же узнал: станция Аомори. У входа ждал солдат с железнодорожным билетом для Дзюна и Билла, но не для Майка. По лицу солдат был японец, но щеголял в американской военной форме.

– Вы не едете? – спросил Дзюн у Майка.

– Нет, – ответил Майк, – есть кое-какие дела. Тебя отвезут в Токио Билл и сержант, Юджин Гото.

На этот раз вокзал был забит людьми. В одном конце платформы стояла группа американских солдат, рядом толпились пассажиры-японцы, с чемоданами, рюкзаками, холщовыми мешками и привязанными к спинам младенцами. Одна женщина держала большую корзину, полную живых цыплят. На платформе, пуская клубы пара и дыма, стоял скорый поезд до токийского вокзала Уэно.

Дзюн повернулся к Майку, чтобы попрощаться, тот церемонно протянул руку и сказал:

– Прощай и удачи, Камия-кун.

Дзюн улыбнулся, но Майк улыбаться не стал. На его лице читались грусть и усталость, он вдруг как-то постарел.

Втроем они сели в поезд, Дзюн помахал Майку через замызганное окно, а тот стоял и смотрел вслед уходившему экспрессу. Только поднял руку в прощальном приветствии, будто отдал честь.

Но так и не улыбнулся.

Глава 4

Им выделили небольшое купе в самом начале поезда, сразу за локомотивом. Там было всего четыре места. Билл и Юджин Гото изредка перебрасывались фразами на английском, но больше молчали. Они сидели спиной к паровозу, лицом к Дзюну. Когда появился контролер, Гото коротко заговорил с ним на беглом японском с немного странным акцентом, похожим на акцент Майка. Дзюн хотел было спросить у Гото, где именно они остановятся в Токио, но угрюмое лицо сержанта не располагало к вопросам. Глаза опухшие, будто плохо спал, а уголки широкого рта все время смотрели вниз. Наверное, решил Дзюн, Гото – сын японских переселенцев в Америку. Интересно, если с детства говоришь по-английски, может, уголки рта так и тянутся вниз?

Постепенно ночную мглу сменил тусклый свет пасмурного дня. Вагон отапливался, и окна запотели. Дзюн протер стекло рукавом, и по окну побежали струйки воды. Чем дальше они ехали на юг, тем меньше становилось снега, и взору открывались бескрайние рисовые поля, все еще коричневые и сухие, между ними мелькали участки густого зеленого леса. Поезд то и дело нырял в туннели. Дзюн мельком видел фигурки на полях, кто-то вспахивал землю плугами, в которые были запряжены волы. Там и сям виднелись домики, то с соломенной крышей, то с черепичной, иногда попадались окруженные рощицами святилища и храмы.

Во время одной более или менее долгой остановки сержант Гото ненадолго исчез и вернулся с тремя деревянными коробочками с едой, завернутыми в бамбуковые листья. Внутри были рис, кусок жареной рыбы, ломтики корня лотоса и маринованная слива. Кажется, Дзюн ничего вкуснее в жизни не ел. Гото достал из ранца флягу, три оловянные кружки и налил каждому по чашке остывшего чая. Дзюн поблагодарил его, но Гото не ответил. Однако чуть позже стал расспрашивать Дзюна, где тот родился, как звали отца и мать, в какой школе учился. Вопросы Гото задавал бесстрастно, будто ответы лично его не интересовали, но что-то помечал в зеленом блокнотике.

Казалось, поездке не будет конца. Едва Гото перестал задавать вопросы, Дзюн задремал, а когда открывал глаза, увидел за окном все тот же пейзаж, что разворачивался бесконечным свитком. Ближе к вечеру промежутки между городами уменьшились, и поезд стал останавливаться чаще. Кроваво-красное солнце опускалось за дымящимися трубами чего-то, похожего на сталелитейный завод. Когда они добрались до окраин Токио, было уже темно. Дзюн снова заснул и проснулся оттого, что его грубо трясли за плечо.

– Вставай, – распорядился Гото. – Приехали.

Вокзал Уэно поражал размерами, да и людей было столько, сколько Дзюн в своей жизни не видел. Ему хотелось остановиться и поглазеть на огромный вокзал, на толпы людей, снующих, подобно муравьям, во все стороны, но Билл и Юджин Гото быстро пробились сквозь толпу и выбрались на привокзальную площадь, где их ждал другой джип. Дзюн думал, что Билл поедет с ними до следующего пункта назначения, но этот американец средних лет лишь перебросился с Гото парой фраз и вернулся на вокзал, даже не попрощавшись. Дзюн забрался в джип и сел рядом с немногословным Гото. Водитель, тоже в форме американской армии, на Дзюна вообще не обратил внимания.

– Куда мы едем? – спросил Дзюн, но ответом его не удостоили.

Привокзальные улицы Токио поражали воображение. День близился к ночи, но город сиял и бурлил. Джип, гудя клаксоном, полз по узкой дороге, запруженной людьми, вдоль которой тянулись ярко освещенные киоски, торговавшие всякой всячиной: одежда и обувь, кастрюли и сковородки, поношенная армейская форма и аляповатые детские игрушки. Подсвеченная реклама на стенах зданий восхваляла москитные сетки и пиво «Асахи». Они проехали мимо переполненного бара, над дверью которого висело большое изображение полуодетой женщины с призывно вытянутыми в сторону улицы ногами.

Они свернули в узкий пустынный переулок