и, если будете ко мне снисходительны, я постараюсь не отнять у вас много времени. Мы – я и племянница – русские, и, когда царское правительство пало, мы потеряли свое место на родной земле. Прежде мы были не Капаловыми, но что есть фамилия, когда исчезли и династия, которой она принадлежала, и ее владения? Молюсь, чтобы пережитое нами между началом революции и нашим бегством из России никогда не повторилось! – На его лицо набежала тень страдания, но он смахнул ее движением холеной руки. – Племянница видела, как с разницей в десять минут погибли ее отец и жених. После этого несколько месяцев для нее реального мира не существовало. Она жила в кошмаре. Из страха, что она преуспеет в своих попытках себя уничтожить, мы следили за ней день и ночь. Мало-помалу она пришла в себя. Полгода, как нам казалось, с ней все было хорошо. Психиатры нас заверили, что она полностью излечилась. А потом, в понедельник ночью, ей между страниц старой книги попалась фотография Кондратия – это с ним она была обручена, – и рассудок у бедной девочки вновь помутился. Она выбежала из дома с криком, что должна вернуться в Петроград, к Кондратию. Меня не было, но мой камердинер и секретарь последовали за ней, настигли где-то в центре города и доставили домой. Ваша галантность была встречена грубостью – за это я должен просить у вас прощения. Серж и Михаил еще не научились умерять свое рвение. Для них я по-прежнему «сиятельство», на службе у которого можно делать что угодно.

Капалов прервался, как будто ждал отклика, но собеседник молчал. Разум твердил Филу вновь и вновь: «Этот тип к тебе подлащивается! Пока ни словом не обмолвился насчет столь щедрого вознаграждения, но до этого обязательно дойдет. Он к тебе подлащивается!»

Не сводя с Фила дружелюбного взгляда, Капалов выполнил его предсказание.

– Когда девочка благополучно вернулась домой и мне сообщили, что произошло, я дал объявление в газету. Это казалось самым надежным способом выяснить, насколько сильно пострадал человек, который пытался помочь моей племяннице. Будь он невредим и располагай сумочкой, то передал бы ее в «Кроникл» и эти триста пятьдесят долларов стали бы самой малой наградой за его хлопоты. С другой стороны, если бы он был серьезно ранен, то воспользовался бы объявлением, чтобы связаться со мной, и я смог бы предпринять дальнейшие шаги, чтобы отблагодарить его. Да, если бы сумочку нашел кто-то другой, я бы остался в неведении; но вы легко поймете мое нежелание, чтобы плачевное состояние племянницы освещалось в газетах.

Он снова замолчал, выжидающе глядя на Фила.

Когда пауза стала неловкой, Фил выпрямился на стуле и спросил:

– А ваша племянница? Как она сейчас?

– По-видимому, вновь здорова. Едва она вернулась, я вызвал врача, ей дали опиум, и днем она проснулась как ни в чем не бывало. Возможно, ей больше не грозят осложнения.

Фил начал было вставать, чтобы достать сумочку. Вроде не имелось веских причин сомневаться в рассказе русского – за исключением того, что верить не хотелось. Но нет ли в доводах изъянов? Фил снова откинулся на спинку стула. Будь эта история правдой, разве Капалов просил бы в объявлении так, чтобы сумочку доставили в «Кроникл»? Разве не захотел бы расспросить нашедшего? Русский ждал, что скажет Фил, а Филу нечего было сказать. Ему требовалось время, чтобы тщательно все обдумать подальше от карих глаз, чей взгляд, несмотря на свою мягкость, обладал остротой ланцета.

– Мистер Капалов, – осторожно произнес Фил, – вот как все выглядит для меня: я видел владелицу сумочки и застал ее – ну… при диковатых обстоятельствах. Не то чтобы, – поспешно вставил он, когда Капалов недовольно поднял брови, – вашим объяснениям трудно поверить, но я хочу убедиться, что поступаю верно. Так что вынужден просить, чтобы вы позволили мне доставить сумочку вашей племяннице. Либо пойдем в полицию, все расскажем, и пусть там разбираются.

Капалов словно прокрутил предложенное в голове. Затем возразил:

– Ни один из вариантов мне не нравится. Первый подвергнет мою племянницу щекотливой беседе, да еще так скоро после пережитого ею потрясения. Второй… Вы же должны понимать мое отношение к огласке, которая последует за вмешательством полиции.

– Простите, но… – начал Фил, однако Капалов прервал его, поднявшись на ноги и с добродушной улыбкой протягивая руку.

– Что ж, мистер Труэкс, вы человек рассудительный. На вашем месте я бы, пожалуй, поступил так же. Не могли бы вы сопроводить меня, чтобы встретиться с моей племянницей?

Фил встал, пожал изящную руку и ощутил, как под нежной кожей вздуваются мощные мускулы, хотя хватка русского вовсе не была жесткой.

– Извините, – солгал Фил, – но я обещал через полчаса быть в другом месте. Возможно, вы и ваша племянница в ближайшие дни окажетесь по соседству и сочтете удобным зайти?

Он не собирался вести дел с этим человеком на чужой территории.

– Это было бы славно. Скажем, завтра в три?

Фил повторил:

– Завтра в три.

И Капалов откланялся.

Оставшись один, Фил сел и напряг мозг, пытаясь решить загадку, но из этого почти ничего не вышло. Кроме двух незначительных подробностей, рассказ русского не имел слабых мест. И эти детали – нежелание Капалова привлекать полицию и объявление, сформулированное так, чтобы сохранить анонимность за газетной ширмой, – при ближайшем рассмотрении не выглядели достаточно убедительными. С другой стороны, бе зумие печально известно как маска для злодейства. Сколько преступлений совершено под тем предлогом, что жертва или свидетели безумны! Поведение Капалова казалось вполне искренним, а его самообладание выдержало все повороты беседы, но… Именно на это последнее обстоятельство и опирались сомнения Фила.

«Если бы этот ястреб хоть раз мне возразил, возможно, я бы ему и поверил; но он был чертовски покладист!»

4

Незваные гости

Той ночью Фил вернулся домой рано. Теперь, когда мыслями овладела игра, которая грозила перерасти в более крупную и хитроумную, карты занимать перестали. Он поломал голову над письмом на русском языке, но буквы не выглядели знакомыми. Фил пытался вспомнить, кто бы смог перевести письмо, но единственный известный ему русский был не из тех, кому доверишься в любых обстоятельствах. Пробовал почитать журнал, но вскоре отбросил его и забрался в постель, чтобы поворочаться, выкурить множество сигарет и наконец забыться сном.

Даже худшего из взломщиков посмешило бы, с каким трудом и шумом двое мужчин открывали дверь в квартиру Фила, но и самый отчаянный преступник не нашел бы ничего забавного в их решимости. Они рвались в квартиру, и грохот от неуклюжих попыток взломать замок ничуть их