Получается, что Коушен, Эффи, Джо Мицлер и Беренис Ли Сэм водят этот хоровод на вилле, едва не наступая друг другу на пятки. Надо же, как все гладко, скажете вы.

О’кей. К четверти десятого Беренис уже дома. Джо Мицлер появляется в клубе «Две луны», где получает от Руди инструкции в отношении меня, а Коушен примерно в то же время возвращается в отель. И, наконец, Эффи мчится на центральный почтамт Сан-Франциско, отправляет оттуда письмо Руди – на почтовом штемпеле указано время «21.30» – и сматывается куда подальше от всех нас. Очень умная женщина. А вы что думаете?

Как бы там ни было, я всему этому большого значения не придаю. Почему? Да потому, что у меня есть кое-что поважнее. Я считаю, что в своем заявлении в Сан-Диего Тутс сказала правду – по крайней мере, насколько сама ее понимала.

Письмо Элмару Торенсену Марелла, по всей вероятности, написала после того, как Беренис уехала с виллы в первый раз. Письмо написано чернилами «Морской остров», так? Теми же чернилами написано письмо от Эффи, которое я нашел в сейфе Руди. Возможно, это совпадение, но я в такие совпадения не верю.

Письмо Руди Эффи написала после того, как получила от него деньги, и уже думала о том, чтобы как можно скорее убраться из Сан-Франциско, но тем не менее меня не оставляет мысль, что эти два письма написаны в одном и том же месте и одной и той же ручкой. Такая вот загадка.

Что-то подсказывает мне, что докопаться до сути дела можно, и я даже представляю, как это сделать. Но придется рискнуть. Впрочем, я рисковал и раньше, почему бы не попробовать сейчас.

Руди сидит в углу своей камеры, смотрит на меня и ухмыляется, как боевая обезьяна. Имейте в виду, я в некотором смысле даже восхищаюсь этим парнем. Хладнокровный, сообразительный, расчетливый. Мозги у него определенно есть, и пользоваться ими он умеет. Меня всегда удивляло, что парни с мозгами употребляют их в преступных целях.

Примерно то же самое происходит и с женщинами. Некоторые дамы рождаются с лицом, похожим на Эйфелеву башню в Париже, если смотреть на нее сверху. Фигура у них как каток, а когда они открывают рот, звук такой, будто жестянку режут циркулярной пилой.

Такая дама, можете не сомневаться, никогда не сделает ничего аморального или сомнительного. Она станет гордостью общества. Вы можете поставить последний цент на то, что она будет активным членом кружка вязания или лиги заботы о животных, жертвуя собой и избегая всех удовольствий, кроме подглядывания в замочную скважину, чтобы узнать, не пытается ли служанка соблазнить мороженщика, и если да, то какие приемы она пускает в ход.

Но если личико дамы вызывает у вас разные мысли, если у нее стройная фигурка и взгляд, который будто говорит «посмотри-на-меня-малыш-меня-так-просто-не-возьмешь», а лодыжки заставляют уставшего бизнесмена подумать о том, что его благоверную в детстве слишком рано поставили на ноги, и если ей нравятся брильянты, собольи меха и приемы, – вы можете поставить последнюю медную пуговицу на то, что эта малышка натворит немало милых неприятностей, прежде чем протянет ножки и подаст заявление на ангельские крылышки маленького размера.

Я повидал немало парней на своем веку и думаю, что у Руди определенно есть пара козырей. Холодный, уверенный и отстраненный взгляд, от которого дамочка теряет голову и думает: как же так случилось, что она прожила без него всю свою жизнь, – или же выскакивает на улицу и бежит к первому встречному копу-регулировщику с просьбой спасти ее от злодея-соблазнителя.

Спрашиваю, не хочет ли он сигарету, но он говорит, что предпочитает свои, достает портсигар в золотую и платиновую полоску и закуривает сигарету, которая пахнет, как гостиная паши после ночного заседания комитета по гарему, обсуждавшего, что же делать с Жемчужной Рози, отказавшейся от восточных сладостей и пытавшейся откусить старику ухо, когда он всего лишь проявлял слишком отеческие чувства.

– Послушай, Руди, я не собираюсь говорить тебе, что совершил большую ошибку и вляпался в неприятности. Дело вот в чем: возможно, мы немного ошиблись в отношении тебя и Джека Рокки, но если вы будете благоразумны и сыграете так, как я говорю, то все закончится для вас не так уж плохо.

Он смотрит на меня, его улыбка становится чуточку шире. Я наблюдаю за его глазами и вижу, что он не в силах притушить в них торжествующий блеск.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Руди.

– А вот что я имею в виду. Это дельце заварилось с того, что Марелла Торенсен написала директору письмо, намекая на творящиеся здесь преступления федерального масштаба. Когда я приехал, Мареллу уже угрохали, и, хотя расследование ее убийства не входит в мои обязанности, я застрял здесь из-за того, что окружной прокурор попросил решить две проблемы разом. Меня как федерального служащего в первую очередь интересуют федеральные правонарушения.

Так вот, выяснилось, что Марелла Торенсен не писала письмо директору, а сделала это какая-то другая дамочка. Я также обнаружил, что письмо Беренис Ли Сэм в Шанхай, из-за которого она приехала на виллу, тоже написано не Мареллой. Самое замечательное, что в кутузке сидит сейчас дама, написавшая эти два письма. Зовут ее Мэриан Френзер, но она больше известна как Тутс. И вот ей-то пришло на ум сделать исчерпывающее заявление.

Он глубоко затягивается сигаретой.

– Очень интересно, мистер Коушен. Значит, Тутс сделала заявление?

– Да, – говорю я, – и, похоже, она говорит правду, потому что, хотя ты ей и не очень-то нравишься, но вину с тебя она практически полностью снимает.

Я наблюдаю за ним, как за кошкой. Вижу, что он сгорает от желания спросить, что же там заявила Тутс. Я даю ему немного поволноваться, а потом сообщаю приятное:

– Так вот, Руди, Тутс говорит, что ты дал ей работу в клубе «Две луны» и что она втрескалась в тебя как в мешок с кокой. Похоже, бедняжка не смогла устоять перед твоими чарами.

Но потом ты выписал ей билет на выход, потому что увлекся Мареллой Торенсен, и Тутс очень обиделась. Покумекав, она придумала, как насолить вам обоим. Ей также стало известно, что ты и Элмар Торенсен, а возможно, и старик Ли Сэм занимаетесь контрабандой шелка. Вот тогда она и придумала, как с тобой посчитаться. Она пишет два письма – одно директору, а другое Беренис Ли Сэм, – рассчитывая доставить вам немало неприятностей.

О’кей. Я готов заключить с тобой сделку, если ты готов меня выслушать. Я знаю, что ты не имеешь никакого отношения к убийству Мареллы. Ее убили днем на вилле «Розалито», а ты, по нашим данным, в тот вечер возле виллы не появлялся. Итак, вот мое предложение.

Меня уже тошнит от этого дела. Я хочу его закрыть. А насчет убийства Мареллы кое-какие предположения у меня есть. И если ты спросишь меня, кто это сделал, я скажу – Тутс. Она ревновала к Марелле и хотела ее убрать, но это дело уже не мое, а полиции. Я хочу написать отчет о федеральном преступлении и поскорее отсюда свалить.

Вот мои условия. Ты пишешь заявление и признаешься, что вместе с Торенсеном и Ли Сэмом, или без него, занимался контрабандой шелка. Получив это признание, я отдаю распоряжение, чтобы тебя выпустили. Дальше тебя ждет гражданский иск от таможенных властей. Думаю, с вас потребуют большой штраф, но Торенсен и Ли Сэм об этом позаботятся. Ну так что?

Он делает три или четыре затяжки и кивает:

– Что ж, упираться нет смысла. Копнул ты глубоко. Да, мы с Торенсеном занимались шелком, и, похоже, ты это знаешь, так что мне лучше признаться. Я напишу заявление.

– О’кей, – говорю я. – Поехали.

Достаю из кармана блокнот, сажусь на койку и с его слов записываю, как они с Торенсеном с ведома старика Ли Сэма провозили контрабандой шелк. Закончив, протягиваю ему блокнот:

– Подпиши, Руди, и поставь дату. Только своей ручкой, а то у меня чернила кончились.

Он внимательно перечитывает заявление, роется в кармане, достает авторучку и расписывается. Потом возвращает мне блокнот, и я вижу, что чернила в его авторучке те самые – «Морской