Вдвойне или даже втройне бывает жалко, когда из-за этих двух минут рушится огромная конструкция, которую ты заботливо возводил в течение долгих лет.
К счастью, сейчас ситуация была не такой драматичной. У меня в запасе было ещё несколько аргументов, которые я вполне мог предъявить Медузе, но, похоже, она была не в настронии, и сейчас воспринимать мои аргументы адекватно ситуации вряд ли смогла бы.
— Я вас понял, — сказал я, и бодро вышел на крыльцо.
Сбежал по ступенькам, протопал по сырому асфальту и завернул за угол в боковую улочку, идущую между жилым домом и красивым кованым забором школы. В этом заборе имелось отверстие, о котором все прекрасно знали, и отверстие это находилось здесь, думаю, значительно больше, чем тридцать лет.
Я проскользнул через кусты, юркнул в это отверстие и оказался на школьном дворе, прошагал мимо подсобного помещения и оказался перед дверью, идущей в спортзал. Она, подлая, оказалась закрытой, поэтому мне пришлось подойти к каморке физрука и постучать по стеклу.
Он вздрогнул от неожиданности, посмотрел на меня, а я показал, что, мол, холодно, открывай. Физрук нахмурился, вышел, щёлкнул замком, приоткрыл дверь и кивнул.
— Тебе чего?
— Пустите, Анатолий Васильевич, холодно на улице, чего заперлись?
— А ты как там оказался?
— Покурить выходил.
— А, ну тогда там и сиди, кури, — сердито ответил он.
— Да я не курю, пошутил. Пустите!
Он покачал головой и впустил.
— Большое вам человеческое спасибо. С меня пол-литра.
— Я тебе дам пол-литра! То табак, то алкоголь! Ну-ка марш отсюда! — припугнул он меня, и я сделал вид, что страшно испугался, рванул из его полуподвала по лестнице наверх, подбежал к расписанию, посмотрел, где идёт наш экзамен и прямиком двинул туда.
Из членов наблюдательной комиссии там пока находилась только Юлия Андреевна.
— Здравствуйте, Юлия Андреевна, — улыбнулся я и, не дожидаясь приветствия, проскользнул на галёрку, усевшись рядом с Грошевой.
— О! — воскликнула Алиса, — блудный сын явился. — Нагулялся, сыт, пьян и нос в табаке. — Ну-ка иди садись со мной!
— На следующий с тобой сяду, я этот уже Ане обещал. К тому же она умнее.
— Паразит, — показала Алиска кулак.
— Так, дети, успокаиваемся, — воскликнула Салихова.
— Привет, Анюта, — тихонько толкнул я Грошеву локтем в бок.
Она глянула на меня, кивнула и, едва слышно, произнесла «Привет».
— Не началось ещё?
Она помолчала и мотнула головой. В класс вошли ещё двое учителей — химик и Альфа. Выглядела Альфа неплохо и была не хмурой, а нормальной. Я бы сказал, даже весёлой. Она заметила меня и улыбнулась. Я тоже улыбнулся. От Грошевой это не укрылось, и она снова глянула на меня из-под чёлки.
— Классная толстовка, — подмигнул я ей.
Она хмыкнула и едва заметно покраснела.
— Ну что, все готовы? — спросила Юля. — Ребята, сегодня у нас, как вы поняли, по расписанию два комплексных теста. Этот будет по точным наукам, а второй по гуманитарным. Учителя, как вы видите, все вперемешку, чтобы не было предвзятостей. Итак, камеры работают, а перед каждым из вас лежит…
Она не успела договорить, потому что дверь эффектно и шумно распахнулась, и в кабинет вплыла Медуза собственной персоной. Оркестр должен был играть туш, а все прожектора направить свои лучи прямо на неё.
— Здравствуйте, — почти пропела она хорошо поставленным контральто. — Итак, сегодня у нас тесты…
Она внезапно замолчала, и лицо её из просветлённо-торжественного вмиг стало сосредоточенно-недовольным.
— Юлия Андреевна, почему у вас Краснов здесь? — недовольно воскликнула она.
— В каком смысле? Он что, не допущен до экзамена? — удивилась Юлия.
— Вот именно, не допущен, я его не допустила.
— Почему? — нахмурилась Юлия. — Мне об этом ничего не было известно. А по какой причине?
— Так он, дорогая моя, опоздал на экзамен, пришёл позже звонка, и я его отправила домой. Как ты здесь оказался, Краснов?
— Вы меня не отправляли, Лидия Игоревна, вы мне сказали «проходи», Сергей, — улыбнулся я. — И я прошёл, иначе как бы я сюда попал, по-вашему? Ведь вы же стояли на входе.
Она побагровела.
— Краснов!
— Лидия Игоревна! — в тон ей ответил я. — Я не понимаю сути ваших претензий, и вообще это похоже на предвзятое отношение, преследование, не знаю пока по какому признаку.
— Это харрасмент, — опустив голову, чтобы его не вычислили, сквозь зубы вкинул Глитч. Все засмеялись.
— Прекратить! А то сегодня никто не сдаст! Краснов! Я тебя к экзамену не допустила! Убирайся!
Медуза злоупотребила крещендо, превысив болевой порог слушателей.
— Нет, я отказываюсь, Лидия Игоревна, и требую соблюдения моих прав ученика.
— Краснов, — разозлилась она, — не смей разговаривать с директором школы в таком тоне.
— Краснов, иди уже, иди, заманал ты! — раздались голоса ренегатов и оппортунистов.
— Ну, ладно, я вижу, в этом коллективе золотое правило «один за всех и все за одного» не работает, — покачал я головой и встал из-за стола. — Но прошу учесть, что я этого так не оставлю.
— Иди за мной!
Она вышла и, гордо подняв голову, прошествовала в свой кабинет, в сердце или даже мозговой центр нашей школы, где принимались все важные и ответственные решения. Она, молча, открыла дверь, вошла, обошла свой стол и опустилась в массивное кожаное кресло. Уселась и упёрлась в меня взглядом, применяя свой коронный приём.
Тяжёлый взгляд и цоканье часов — цак-цак-цак-цак — должен был сломить волю противника и подготовить её для решительного и неотвратимого удара контральтом по башке.
— Вы позволите, я присяду? — спросил я.
— Нечего тебе здесь рассиживаться, разговор будет коротким! — недовольно отрезала она. — Я тебя много раз предупреждала, что твои дни в моей школе заканчиваются, но ты меня не слушал. Ну что же, вот тебе и последний мой урок. Надо было искать место получше заранее, а сейчас всё. В общем, на экзамен ты не явился, опоздал и не был допущен, следовательно, завалил. А раз завалил, значит оценки засчитаны не будут и автоматически по всем предметам ты получаешь два шара и утешительный пендаль под зад коленом.
Она прищурилась и её тонкие губы расплылись в довольной и презрительной усмешке.
— И полетишь ты в Пятьдесят девятую или в какую другую школу, где ещё найдутся дураки, которые примут тебя в свой коллектив.
— Лидия Игоревна, ну это же произвол, — пожав плечами, сказал я совершенно легко, даже беззаботно, словно на её оперные тяжёлые эскапады ответил лёгкой песенкой из оперетты.
Да я шут да паяц, так что же
Пусть меня так зовут вельможи
Как они от меня далеки
Ни один не подаст руки
— Это ты будешь, если захочешь, в суде доказывать, — сказала она и засмеялась глубоким и