К домику по дорожке подошел куратор в сопровождении Ферретти.

— Команданте! — парни поднялись, здороваясь.

— Пришел попрощаться и сказать спасибо! — Вальтер улыбнулся.

— В смысле, попрощаться? — Седой смотрел на куратора.

— Ваша командировка окончена. Вас отзывают в Союз.

— С чем связано? — Седой качнул головой.

— Видимо, вы свою миссию выполнили, — развел руками куратор. — Летите вечером, так что собирайтесь, сдавайте оружие.

— Для меня было честью служить с вами! Учиться у вас и делиться знаниями. Надеюсь, мы когда-нибудь еще встретимся! — произнес команданте.

— Спасибо! Для нас честь называть вас другом! — ответил за всех Седой.

* * *

Самолёт «Аэрофлота» приземлился в аэропорту «Шереметьево-2», пробежал по полосе, зарулил на стоянку. Пассажиры выходили из салона, прощаясь с бортпроводниками, спускались по трапу и грузились в автобус. Трое загорелых мужчин с короткими стрижками выходили последними; у трапа их ждала чёрная «Волга». Водитель, увидев вышедших, широко улыбнулся.

— С возвращением! Приказано доставить вас на базу.

— Поехали! — здороваясь за руку, произнёс Седой.

Автомобиль выехал с лётного поля и, набрав ход, помчался в сторону МКАД.

* * *

Поднявшись на второй этаж, Седой постучал и сразу вошел в кабинет.

— Разрешите?

За столом, установленным напротив окна, седоволосый мужчина в гражданском костюме просматривал бумаги. Подняв голову, улыбнулся.

— Проходи. Как съездили?

— Все хорошо. В отчетах все отражено.

— Ну и славно. Как ребятки твои?

— Молодцы, только вот совесть их гложет, что в штабе штаны протирали, — качнул головой Седой.

— Ох, молодежь… В бой рвутся. Думают, что не успеют мир спасти… Мы с тобой такими же были. Тут одно дело намечается, решено тебя с твоими мальчонками задействовать.

— Когда и куда? — Седой внимательно смотрел на хозяина кабинета.

— Не торопись. Пока все в стадии разработки. Отдыхайте, неделя у вас есть. За это время все станет понятным: сработают дипломаты или придется посылать вас.

— Я могу ребят отпустить съездить в другой город?

— Так они у тебя оба из Москвы или ошибаюсь?

— Верно, но у Сергея девушка в Питере, — произнес Седой.

— Пусть едет, но сообщит, как с ним связаться, если что-то изменится.

— Спасибо!

— Все, отдыхайте…

* * *

Сергей ключом открыл дверь и вошел в квартиру. Всё на своих местах — уже много лет в квартире ничего не меняется. Отец не любит серьезных изменений. Пройдя в комнату, мужчина бросил спортивную сумку. Войдя на кухню, открыл холодильник и улыбнулся.

— И что ты хотел увидеть в холодильнике холостяка? — засмеялся Сергей.

Быстро одевшись, спустился на первый этаж и вышел на улицу, поежившись от пронизывающего осеннего ветра. Зашел в гастроном и купил продуктов.

Перед приходом отца Сергей почистил картошку, натер мясо какими-то специями и, выставив температуру, сунул в духовку. Посмотрев на часы, улыбнулся и, порезав картошку, поставил сковороду на плиту. Через пару минут на сковороде шкворчала жаренная картошка. Порезал купленные овощи и выложил на большое блюдо.

Николай Владимирович, открыв двери, улыбнулся — запах из кухни был многообещающим. Сергей вышел в коридор с повязанным передником.

— Сын! — отец обнял Сергея.

— Пап, здравствуй!

— Ты надолго? — мужчина с теплотой во взгляде смотрел на сына.

— У меня неделя. Утром хочу к Наташе поехать.

— Вот это правильно! Давай, переоденусь, и ты меня будешь кормить. Запах… — отец поднял глаза к потолку и качнул головой.

Сергей поставил сковороду на стол и, достав мясо, выложил на блюдо. Выставил бутылку коньяка и два пузатых бокала на низкой ножке.

— Ух ты! — отец стоял в дверях кухни. — Прям как в хорошем ресторане!

— Присаживайся, — засмеялся Сергей. — Как на работе?

— У нас всё по-старому. Как вы съездили?

— В целом хорошо, — на губах Сергея блуждала улыбка. — Познакомился с замечательными людьми. Многому научились…

— Как Игорь? — Николай Владимирович взял бокал с коньяком, глядя на сына.

— Замечательно, думаю, уже у Женьки.

Мужчины сомкнули бокалы и выпили содержимое одним глотком.

— Ты стал немногословен. Рассказывай хоть про природу, наверное ведь ездили куда-нибудь, — засмеялся Николай Владимирович.

— Пап, это словами не передать. Такое надо увидеть. Никарагуа — сказочная страна: джунгли, озера, вулканы… А какие там рассветы и закаты! Но там идет война.

Сергей вновь разлил по бокалам коньяк, и мужчины выпили.

— Сын, ты выбрал трудную, но почетную дорогу. Знаешь, когда ты заканчивал университет, я был горд, что у меня сын скоро будет дипломатом. Но даже не мог представить, что ты всего за год станешь другим. Что тебя будет волновать чужая боль… Ты стал мужчиной, защитником…

— Пап, нас, как маленьких, от всего ограждают. Нас обучили такому, что если рассказать, то будешь смеяться и приговаривать: «Так не бывает», — тяжело вздохнул Сергей. — Еще и вруном назовешь, потому что поверить, что люди способны на некоторые вещи, очень трудно, пока сам не увидишь. И нам не дают все знания применить на деле. Мы как статисты — за всем наблюдаем со стороны. Нам дают применять наши навыки дозировано, по капле…

— Так, может, это и хорошо? Вы ж сырые… Всему, чему вы научились, вы не применяли на практике. Ты ведь сам понимаешь, что одно дело — отрабатывать всё на полигоне, а другое — в жизни. Вспомни свое состояние, когда впервые в жизни ты ударил человека? В душе ведь творилось не пойми что. Ты пытался понять, а можно ли так отстаивать честь, правду, защищать девушку. Ведь, по сути, это противоречит закону, но иногда по-другому просто нельзя. А тут война, стреляют, и не только… Это не тир, там люди живые, но ты в них стреляешь…

— Пап, это понятно… И психологически мы к такому готовы. Сложнее потом, когда возвращаешься домой. Идешь по улице, видишь людей — радостных, грустных, не важно, — им ничего не угрожает. А там люди живут и не знают, наступит завтра или нет, и так все: взрослые, старики, дети… Ты знаешь, мы были на одной операции, охраняли командира спецвойск Никарагуа. И вошли в селение… — Сергей тряхнул головой. — Глаза женщин никогда не забуду… Отец, они глубокие и печальные… Узнав, что мы русские, в них было столько надежды…

— Вот поэтому вам и дают всё дозировано, чтобы ваши сердца не зачерствели. Ведь если вы перестанете сопереживать тем, кого защищаете, вы превратитесь в машины для убийства, и тебе станет без разницы, в кого стрелять.

Николай Владимирович разлил по бокалам коньяк. Мужчины выпили и с минуту молчали.

— После первой командировки ты ничего не рассказывал. Могу предположить, что