— Но это не лицо, Нэд. — Почему-то сами собой влажнели ладони. Сердце тяжело стучало в груди, словно девушка стояла сейчас перед преподавателем, который вот-вот откажется ставить ей зачет, а не лежала в постели у любимого человека. — Я просто стригу их… как мне удобно, и как нравится.

— Теперь у тебя есть мужчина. — Шеф ядовито улыбнулся. — Так что придется брать в расчет и его предпочтения тоже, то бишь, мои.

— Я понимаю, но у меня очень чувствительная кожа. — На лбу выступала едва заметная испарина. — Она воспаляется от лезвий бритвы, легко царапается, долго заживает.

— Ну купи себе крем, в таком случае. Проблему твоих волос возле влагалища, по-твоему, я должен решать? — Взгляд становился раздраженным. — Я итак даю тебе деньги. Дарю белье, украшения, и прочий мусор. Можешь, хотя бы, о своем теле позаботиться?

— Но… — В горле распухал ком.

Может, у него сегодня плохой день?

Мусор? Он называл подарки для нее… мусором?

— Нэд, что на тебя нашло? — Шептала девушка, скользя взглядом по постельному белью. — Что произошло? Ты на меня за что-то обижен?

— Я в душ. — Глухо отозвался он и поднялся с постели, закинув назад пряди волос. — Приведи себя в порядок к нашей следующей встрече.

Через пару секунд послышался хлопок двери спальни. Девушка схватилась за лицо, затем тяжело, горько разрыдалась. В голове не помещалось ни одной мысли, душу, казалось, распирали пустота и мрак. Что он только что ей сказал? Зачем, почему? И почему… это так больно?

Слезы капали на простыню, хотя Элс не издавала никаких звуков. Скоро он помоется, выйдет. Улыбнется мерзкой, высокомерной улыбкой и скажет, что она маленькая девочка, раз разревелась от простой критики. «Просто критика» — так Ротман это называл. Правда, всякий раз, эта критика пробивала все сильнее, заставляла колени подгибаться, а самолюбие трескаться. На самом деле Одри всегда считала свои волосы там очень милыми. Они были совсем не жесткими, светло-серыми, довольно медленно росли и легко стриглись. Были нежными, со слабыми волосяными луковицами, как и кожа, на которой они росли. Тонкая и очень чувствительная.

Почему-то сейчас ей было все равно, что он скажет, когда выйдет, и не увидит её здесь. Ватными руками Элс застегивала лиф, натягивала смятую рубашку. Сегодня его больше не хотелось видеть, и плевать, если она на самом деле через чур обидчивая. Плевать, если так оно и есть, потому что Нэд так говорил. Через чур обидчивая, все принимает близко к сердцу. «Тебе ничего нельзя сказать» — иногда кидал он через фирменный прищур.

«Не нравится, значит, не спи со мной» — шмыгая носом, шептала девушка. «Надоело. Все во мне не так. Хожу не так, одеваюсь не так, теперь еще и волосы у меня не там, где надо. Не могу».

Казалось, рано или поздно ссорились любые пары. В любых парах иногда кто-то на кого-то обижался, Элс всегда это знала, но чувствовала сейчас не просто обиду или протест. Ссора, но ощущение, словно её облили мазутом. Обидчивая. И даже если завтра они вновь встретятся на работе, сегодня он свою секретаршу больше не увидит.

В ванной шумела вода, мужчина все еще принимал душ. «Наверно, после меня, я же такая грязная» — с обидой цедила девушка, затем резко остановилась в коридоре возле зеркального шкафа-купе, уставившись на собственное отражение.

Возможно, розово-сиреневые волосы ей в самом деле были к лицу. Или нет. Одри не могла понять, она просто взяла, и сделала это. А, вот, Нэд был в восторге, постоянно их гладил, заводил за ухо, сыпал красивыми комплементами и дружелюбно кивал. Он был счастлив, и она тоже была счастлива. Когда Ротман был доволен, мир вокруг словно расцветал. А когда раздражен, появлялся беспричинный, омерзительный страх. Тревожность, которой не было ни конца, ни края. Постоянное ожидание придирок и обидной критики.

Девушка натянула на ноги красные каблуки, подаренные тем же шефом, затем медленно вышла из квартиры. На таких высоких было не особо удобно ходить, но Нэд повторял, что они женственные и очень эротичные. Небольшие черные каблучки, на которых Элс ходила раньше, как выяснилось, совсем не привлекательные, и вообще их форма «оставляет желать лучшего».

«Я тоже оставляю желать лучшего, если так подумать» — глотая ком слез, бубнила она, дожидаясь железного лифта. Тихое эхо подъезда мертвецки молчало, иногда ощущался привычный бетонный запах.

На улице завывал ветер. Шумела листва, звездное небо нависало над городом, пока черные силуэты свечек устремлялись ввысь. Ритм большого города предполагал, что в час ночи еще можно куда-нибудь заглянуть по дороге, выпить кофе с круассаном или закинуться алкоголем. Люди все еще шныряли вокруг, кто-то смеялся, кто-то стоял со своей компанией на фоне очередной неоновой вывески. Ноги подкашивались, но это теперь не особенно важно. Даже если Одри споткнется на этих каблуках и разобьет колени, этого никто не увидит. И никто не выскажет ей свою «критику».

Он устало вышел из ванной с полотенцем на длинных волосах, затем вновь лениво побрел к спальне. Стоит сказать своей секретарше, чтобы вызывала такси, потому что сегодня Нэд больше не в настроении её видеть. И, уж точно, не в настроении вести её домой, как всегда. В конце концов, он не нанимался ей в такси.

Увидев пустую постель и отсутствие разбросанных вещей, мужчина медленно поднял брови. Затем, с раздражением оскалился, и ударил кулаком дерево дверного проема. Будь она очередной его секретаршей, он бы иронично процедил, что её совсем ненадолго хватило. И, раз так, ей пора катиться к чертям, но теперь все иначе. Теперь от этой несуразной девочки зависело, будет у него шанс отжать у генерального еще пару кусочков компании, или же нет. Внезапно все сворачивать, потом искать точно такую же нелепую девочку, чтобы окучивать теперь её… бред. Слишком долго, слишком шатко, слишком ненадежно.

«Неужели ты так любишь свои мерзкие волосы, что от обиды готова испариться отсюда?» — рычал Ротман, набирая знакомый номер телефона. Гудки, затем тишина. Выключила. «Паршивка» — лицо перекашивал гнев. Он вновь набирал номер, правда теперь уже другой, и через пару секунд заговорил: «доброй ночи. Могу я заказать букет роз, на работу, на завтра?».

* * *

Сил не было. Настолько, что каждое движение приходилось из себя выдавливать, даже будильник сегодня звонил добрых десять минут. Одри едва ходила по дому, цепляя