Теперь первыми аплодировали простые люди, кричали поздравления, выкрикивали слова ободрения, требовали лекарей для последних участников турнира. А потом просто хлынули на поле помогать нести или вести раненых, прикоснуться к победителям, поздороваться со знакомыми и незнакомыми.

Все радовались и переживали. Все, кроме одного.

Гилберт стоял между нашей трибуной и местом для судей одинокой белесой палкой, которую мотает ветром туда-сюда. И его взгляд, тяжелый, темный, напряженный перебегал от одного победителя к другому, словно запоминая каждого по-новому, словно помечая, присваивая номер. Ничего хорошего этот взгляд не сулил…, но его никто не замечал – на Гилберта не смотрел никто, про него просто забыли.

А потом на лице кузена расцвела обычная гадливая улыбка, с которой он постоянно приносил дурные вести, и мир снова встал на место, и мне стало казаться, что ничего я не видела такого…пугающего.

После турнира, очутившись в замке за закрытыми от посторонних взглядов дверьми, отец только шикнул кузену грозно и заперся с ним кабинете. Двери дрожали, стекла дребезжали и позвякивали испуганно вместе с фарфором, спешно собранным для предстоящего ужина.

По причине дурного настроения у короля ужин перенесли, вернее, гости замка благоразумно решили утолить голод в городе, и нам с сестрами пришлось поглощать пищу в скромном обществе родителей, Гилберта и старичка, который знал Свод древних законов наизусть.

Но были и положительные моменты – Гилберт молчал, граф Кларен, так звали старичка, не вспомнил ни одного закона, обязывающего вести легкую непринужденную беседу, а оба советника короля не докучали нам с сестрами описанием положительных сторон оставшихся после первого тура кандидатов. Мы все с тоской поглядывали в окна на отдаленные всполохи огненных брызг, что выпускали драконы на радость горожанам. В городе, похоже, было весело.

– Драконы в городе ни одной красавицы не пропустят, – все же в конце вечера выдал Гилберт, словно не в силах был сдерживать тот яд, что накопил за время вынужденного молчания. – Завидую.

У Дери чуть не пошел дым из ушей, так она разозлилась, причем, похоже, не на кузена, а на дракона. Средняя сестрица так торопилась покинуть нас и вернуться в свою башню, полюбившуюся за три года, что путь ее можно было проследить исключительно по дымящимся следам, оставленным на гладком камне расплавленными лунками.

Гилберт же, не удовлетворившись одно сестрой, перевел взгляд на нас, озаряя своей не самой приятной улыбкой. Не дождется – наше с Трис спокойствие подковырнуть нечем.

Старшая сестра величественно прошла мимо кузена, не удостоив его и взглядом, но ровно до того места, с которого хорошо просматривался внутренний двор – туда как раз входили развеселые маги, распевавшие песенку про принцессу, поцеловавшую лягушку. И среди нестройного мужского хора, гарланявшего про ощущения лягушки, получившей противный поцелуй человека, отчетливо слышались несколько женских голосов.

– О, а маги уже все успели – молодцы, ребята! Так держать! – крикнул Гилберт, сложив ладони рупором и весело расхохотавшись.

Ничего, наверное, не произошло бы, если бы один из компании не поскользнулся на гладко отполированном камне и, вспоминая бездну, не рухнул бы низ. Пока мужчину не присыпало, словно снегом, его собу…друзьями и подругами, мы успели узнать в нем принца Лариона. Боюсь, безопаснее принцу остаться погребенным под телами собу…друзей, в общем.

Я же, не дожидаясь возвращения остальных гостей, чье присутствие могло побудить сестер либо спалить замок, либо превратить его ледяное царство, отправилась на площадь для тренировок. Как была – в платье, с прической, в драгоценностях. В общем, шла покорять боевой плацдарм во всеоружии, намереваясь выбить со своей территории любого, кто встанет на моем пути. И словно в стену врезалась, позабыв, куда шла.

Территория была занята, причем на ней проводились не тренировки, а самые настоящие боевые действия. Жаль, у меня нет силы огня или льда старших сестер.

– Третий и четвертый, думаю, здесь, лишние, – выдал Гилберт каким-то далеким приглушенным голосом, который с трудом пробивался ко мне сквозь звон в ушах. – Идем отсюда?

Я была совершенно с ним не согласна и, что удивительно, Золотой Меч неожиданно завибрировал, соглашаясь со мной. Ну, уж нет – уходить я точно не собираюсь.

Глава 14

– Третий и четвертый, думаю, здесь, лишние. Идем отсюда?

Это, по его мнению, я тут лишняя? С чего вдруг?

Попыталась урезонить свою ярость, но она как-то не поддавалась. Проверенные годами в корпусе медитации не вспоминались – в голове какая-то каша бродила, а слова «прибью», «закопаю», «отправлю в другой мир к великанам» никак не способствовали успокоению, вот совершенно. Даже представить себя куском льда не выходило, потому что в воображении я полыхала, а лед вокруг даже не таял – сразу испарялся.

Почти в самом центре площадки для тренировок, которую отец отвел для участников турнира, стоял Фаер и какая-то девица. Если бы меня резко не накрыло неконтролируемы гневом, то вполне возможно, я бы согласилась с Гилбертом, что третий и четвертый тут лишние. Возможно, очень условно, и эти «третий» и «четвертый» определенно были бы сам Гилберт и ЭТА, как бы ее не звали.

Девица была худосочная, высокая и, чтоб ее, рыжая. Нет, ВУЛЬГАРНО рыжая! Худая, словно палка от швабры, и такая же прямая. Без форм, без фигуры – плоская и сухая, но при этом с таким вырезом на платье, что даже мои глаза прилипли к нему, а в голове стучало сотнями молоточков: «Как ей не холодно?». Может, стоило добавить ей огоньку?

Прежде чем нас заметили, девица повернулась к Фаеру этим своим вырезом, причем даже присела в полупоклоне, чтобы дракону лучше было видно отсутствие ее рельефов. Взгляд же, вместо того, чтобы опустить в землю, бесстыдно направила вверх, причем делала это так медленно, словно ощупывала каждый кусочек тела мужчины – таким взглядом только распутницы смотрят (это, кстати, нам нянюшка рассказывала, запрещая «таращить» взгляд на мужчин и демонстрирую соответствующую картинку из книги «Бесстыжая и менестрель» – бесстыжую вот точно с этой девицы рисовали).

За моей спиной гулко сглотнул слюну Гилберт, и это словно отпустило пружину внутри девицы: они подскочила, прикрыла ладонью вырез, а сама побледнела, словно осознала степень своего падения. Хотя с моего ракурса все же казалось, что она испугалась меня, хотя с чего бы? Именно сейчас на меня накатило такое умиротворение, к которому нас всегда призывали перед отправкой на кухню потрошить и разделывать дичь –