– Да нет ведь никого, мама!

– Да как же нет, когда сидят, в фуфайках драных, в лохмотьях!

– Это они тебя с собой тащут?

– Да ничего они не тащут. Сидят просто, кто хоть такие-то? Чего у нас в избе делают? Ой-ой… Ты смотри…

– Что?

– Зачем же он на стенку-то залез?

– Кто?

– Да мужик в фуфайке, гони его отсюдова, нечего им тут по стенам лазать! Пусть у себя там лазают!

– Да кто хоть тебе все чудится-то?

– Да ничего он не чудится, Танька, смотри, шторы оборвет!

– Да тише, тише… Окна занавешены все, не оборвет.

– А потом ходить за ними шторы поправлять?

– Спи, засыпай уже. Ничего поправлять не нужно. Все хорошо.

– Ужинать теперь будем?

– Какой ужинать? Ты чего, ночь же на дворе.

– Ночь?

– Конечно, засыпай давай.

– А чего же они посреди ночи тогда на стол накрывают?

– Да никто не накрывает, все спокойно, мама.

– Ты смотри, если посуды не хватит, то можно к Нинке сходить, она одолжит!

– Да я знаю, тетя Нина одолжит, я знаю.

– У нее посуды много, она их все в гости зовет, а они к ней не ходят.

– Кто? Которые там? С лесу? Или в фуфайках-то?

– Нет, не в фуфайках, которые свадьбу гуляют.

– Дак они свадьбу гуляют?

– Да, свадьбу… И похороны.

– Чьи похороны?

– Не знаю, не умер никто, все живые.

– Ну и ладно… Это самое главное… Спи… Все уже спать хотят… И ты засыпай…

В скором времени бабушка действительно успокоилась и заснула. Тетя Таня с тетей Верой легли рядом с бабушкой на лежанке, а мама легла на печи. Я отошел от окна, задернул обратно занавески и двинулся в комнату к своей лежанке. Когда я проходил мимо окна, то увидел, что одна из занавесок почему-то была отдернута. Странно, ведь к этому окну никто не подходил. К окнам вообще никто кроме меня не подходил, все были возле бабушки. Я поправил занавеску и улегся спать.

Глава 42. Дым

Уже утром, когда я проснулся, у нас в доме была фельдшер. Оказалось, что бабушка себя очень плохо чувствует. У нее был жар, и она всю дорогу говорила, что вся горит, в буквальном смысле. Без криков и паники – она просто просила потушить ей подол платья, который якобы загорелся.

– Бабушка, как ты?

– Зовут… Покоя нет. Обратно тянут меня.

– В дыру?

– В дыру… Огнем все пылает.

– Тебе жарко?

– Зябко… Нет тепла от огня, зябко.

– А почему холодно, если огнем пылает?

– Зябко… Зябко мне…

– А мужики в фуфайках ушли?

– Не вижу, ничего не вижу, в глазах все огнем заволокло. Вот край кровати вижу и огонь, одеяльце пылает…

Я сидел рядом и старался понять бабушку. На что это похоже? Просто галлюцинации, и все? Тогда как же остальное, что мы видели? В этом вся сложность. Нельзя было сказать ничего однозначно. Один человек с уверенностью доказывал бы, что все это плод воображения, другой мог бы с не меньшей убедительностью говорить о правдивости всего того, что мерещилось нашей старушке. И то и другое могло быть правдой. Иногда я точно знал, что в видениях бабушки не может быть и доли правды. Огонь? Люди в фуфайках? Из окна в дом пробивались лучи солнца. Тепло. Нет… Ничего такого… Ничего. Никаких ощущений. А ведь иной раз все явно ощущали постороннее присутствие, чей-то взгляд. Так бывало, когда мы с мальчишками играли в казаки-разбойники. Вот крадется кто-то за кустом, а ты сидишь, притаившись, и слышишь его, хотя он думает, что нет, и пытается не спугнуть. Кругом уйма звуков, деревья скрипят, ветер дует, листики трясутся. Если не знать, что он там, ты бы и не догадался. Но ты-то знаешь. Вот он сделал шаг и ждет, вот второй… Вот он… Не вижу, но чувствую… Точно пальцем показать могу, за каким кустом. И тут так же – кто-то невидимый по избе крадется или по коридору бродит.

Мама с тетями ушли во двор покормить скотину, а меня попросили остаться присмотреть за бабушкой. Фельдшер, осмотрев нашу бабушку, заявила, что у нее повышенное давление. Подложив бабушке под голову банку с горячей водой и скормив ей пару каких-то таблеток, она удалилась, а я остался наедине с этой ужасной картиной. Бабушка была словно в жару, она еле-еле вертела головой, сжимала слабеющие руки, поднимала их, пытаясь от кого-то оттолкнуться, успокаивалась и засыпала, но вскоре просыпалась, и все повторялось с самого начала.

Через некоторое время меня самого начало клонить в сон. Мне опять снилась какая-то ерунда, но на этот раз я хорошо понимал, что это сон. Мне снились какие-то дети, которые весело бегали в белых рубашках. Они горели, но при этом были веселы и счастливы. Я видел, как они бегут по полю, а потом действие само собой как-то перенеслось в наш дом. Они бегали, и шлейф огня тянулся за ними, поджигая занавески, мебель и ковры. Затем я видел снова лес, какие-то высокие холмы, огромные камни. Люди… Среди них были очень высокие старики с длинными седыми бородами, длинными волосами и белыми глазами, в которых не было зрачков. Просто огромные белые глаза, возможно, затянутые старческим бельмом. Они были выше всех на несколько голов и смотрели на все сверху вниз, словно внимательно изучая. Потом помню какие-то дыры в земле… Словно норы. Ничего больше: ни огня, ни людей – только дыры в никуда. А еще помню, что в этих дырах что-то было, что-то знакомое, я прямо почувствовал, что это было то же самое, что бродило у нас здесь в избе той ночью. Оно… Это было точно оно. А потом снова наша изба, которая загорелась от детей, которые бегали кругом, но почему-то без дыма. Это был какой-то другой огонь, особенный. А потом во сне бабушка встала, начала здороваться и обнимать детишек, пылающих в огне. Они тоже радостно прижимались к ней. Тут же появились еще какие-то люди. Некоторые из них были одеты странно, другие были вполне похожи на наших прадедушек и прабабушек, которые жили при царях. Но все они не горели, они просто стояли и смотрели на бабушку. Я не знаю как, но я понял, что они просили ее открыть дверь. Дверь, за которой тянулось что-то холодное, что-то такое же, как в тех дырах. Оно было за дверью, я это знал. Еще я ощущал, что там, за дверью, не было больше никакого коридора, никакого