тряпок. Я так и застыл в туалете с распахнутой дверью, пристально и долго рассматривая это белеющее пятно. Кажется, это подействовало гипнотически. Я больше не чувствовал ни страха, ни холода, до того мне было интересно, что же это за тряпка белеет в коридоре. Но в следующее мгновение тряпка начала с шумом двигаться на меня, торопливой походкой, покачиваясь, скрипя половицами и топая. Все это произошло в считаные секунды, и на эти самые чертовы секунды я потерял над собой контроль, просто оцепенев, не в силах сойти с места. Уродливая фигура приближалась ко мне, и я, резко потянувшись к двери, захлопнул ее, потянув на себя и не выпуская ручку из рук. Топот за дверью не прекращался, вот еще несколько торопливых шагов – и оно остановилось. Дверь резко рванулась, но я все же смог удержать ее, упершись в угол сруба ногой. Я хотел закричать, но у меня ничего не вышло. На какой-то момент у меня даже возникла мысль, что я сплю, но все это было слишком реально. Я с шумом выдохнул и попробовал закричать еще раз. На этот раз у меня получилось. Закричав что-то нечленораздельное изо всех сил, я кажется, должен был разбудить всех. Но ничего так и не происходило. Я закричал еще раз, и после следующего крика что-то за дверью с шумом и возней опять захромало по коридору, но уже в сторону двора. Звук перешел с пола на стену, и мое воображение уже начало рисовать, как нечто ужасное и уродливое в белой тряпке ползает по стене в коридоре. Я услышал взволнованные голоса своей родни в избе и вновь закричал:

– Помогите!

– Рома, это ты?

– Да, я!

– Где ты?

– Стойте, не выходите! Со мной все в порядке! Я заперся в туалете, но тут, в коридоре, кто-то есть!

– Кто?

– Я не знаю, какая-то дрянь по коридору бегает… Ломилась ко мне в туалет!

– Батюшки, свят-свят!

Сквозь щель я увидел, как кто-то выставил из избы вперед руку со свечой, разгоняя кромешную тьму. Следом я вновь услышал голос тети Тани:

– Кто здесь?

Я снова услышал ужасный топот и скрип половиц, что-то белое промелькнуло мимо нас по коридору. Я наконец сумел разглядеть маленький и немного сгорбленный силуэт, который с шумом бежал, как-то неловко переставляя ноги. Ужасное зрелище, от которого голова шла кругом, а в ушах звенело.

– Мама, мама, это ты? Ты чего?

– Чего это с ней?

– Ты посмотри на нее только, ты чего встала-то? Чего тут бегаешь?

– Да ты только посмотри, она совсем плоха!

– Мама, мама, ты нас слышишь хотя бы?

– Ты посмотри, вся трясется…

– Да что же это такое-то?

– Чертовщина какая?

– Что, она теперь и лунатить у нас будет?

– Что же делать-то?

– Мама, ты слышишь?

– Тише, я слышала, что лунатиков нельзя будить во сне.

– Да, говорят, они умереть могут!

– Ну, еще не чище!

– Вот ведь, а… Напасть за напастью!

Я едва слышно выругался и открыл дверь из уборной. Пальцы сильно болели, я с трудом разогнул их, отпустив дверную ручку. Я вышел в коридор, освещенный пламенем от свечки, и увидел неприятную картину. Силуэтом в белом и в самом деле была бабушка. Она стояла, покачиваясь на полусогнутых ногах. Голова ее была запрокинута, а руки болтались, словно она плыла по воде на спине. С боков ее поддерживали родные, но бабушка так и не приходила в себя, она продолжала вздрагивать в конвульсиях. А потом она протяжно замычала каким-то не своим, утробным голосом. В темноте при свете свечи все это выглядело очень жутко. И все же я был сильно зол на себя за то, что сразу не сумел разобраться, что к чему…

Глава 41. «В дыру тащат они»

Мы долго пытались успокоить бабушку, но она никак не давалась. Когда ее внесли в избу и уложили на кровать, она продолжала что-то бубнить про себя, невпопад размахивая руками. Она то просила, чтобы ее отпустили, потому что она не хочет назад, то размахивала руками, словно отбиваясь от кого-то, то успокаивалась и начинала говорить невероятные вещи, от которых кровь стыла в жилах.

– Мама, ты слышишь?

– Ой… Ой, как плохо-то.

– Что плохо? У тебя болит что-то?

– Тянет… Тянет!

– Сердце тянет?

– Все нутро тянет, в дыру тащат они, в дыру.

– Опять, дак у тебя сердце болит-то или что?

– Не сердце, не сердце, нутро все болит, все как вытаскивают из меня.

– Дак может, врача?

– Да черт поймет, а врачиха придет опять – и опять все в порядке, чего тормошить, тут другое, даже не знаю, что и делать.

– Может, тебе воды дать, хочешь воды?

– Принеси, принеси… Да…

Я сходил на кухню и набрал полный ковш воды, а затем принес его обратно в спальню к бабушке. Мы помогли ей приподняться и напиться воды.

– Ой, тянет, тащит изо всей силы…

– Да где хоть именно у тебя тянет-то, опиши подробнее?

– Нутро, все нутро, схватили, словно хворостинку, и тащат своими ручищами, прямо в дыру к себе.

– В какую хоть дыру-то?

– Да подпол, подпол, я чую, они оттуда смотрят.

– Опять двадцать пять.

– Смотрят, я их чую, и из печи тоже смотрят, со всех дыр смотрят и тянут.

– А кто они? Может, черти? Может, тебе черти мерещатся?

– Да ну нет же, они же… Другие…

– Какие они? Кто хоть?

– Ну, они… Которые там живут, в тереме.

– С которыми ты на свадьбе гуляла?

– Ну да… Они…

– А чего они теперь тебя тащат? Чего хотят?

– Гулять хотят, им никак нельзя остановиться, нельзя, надобно им, чтобы и другие гуляли. Они к себе хотят забрать.

Затем бабушка начала отмахиваться руками, словно над ней кто-то был. Я смотрел в окно. На улице была темная ночь, но благодаря ясному, безоблачному небу свет луны хоть как-то освещал деревню. В ужасе от всего происходящего, я вглядывался вдаль, и то тут, то там мне мерещились какие-то люди. Вон, кажется, кто-то за соседской избой крадется. А там вдали, на деревне, кто-то стоит на дороге… Ах нет, ведь это всего лишь тень. Мне почему-то нравилось нагонять на себя ужас с безопасного расстояния. Мало ли что там может почудиться или произойти! Оно же там, за окошком. А я тут, рядом с бабушкой… Которую «они тянут в дыры».

– Таня… Таня?

– Чего, мам?

– Ты здесь? Доченька… Скажи, а чего они тут сидят-то?

– Кто?

– Да вон, мужики в фуфайках.

– Какие хоть мужики-то?

– Да вот же, за столом, сидят и кумекают чего-то.